ПРОЛОГ: Последнее целое зеркало
За окном падал снег – не тот липкий, праздничный, что кружится в свете фонарей, а тихий, равнодушный, будто небеса стряхивали пепел. Анастасия Светлова сидела за столом, сжимая в пальцах красную ручку, как нож. Перед ней лежала рукопись – очередной криминальный роман, где убийцей, по иронии судьбы, был Дед Мороз. Она зачеркнула абзац, оставив на полях пометку: «Слишком много сантиментов. Убийца не должен раскаиваться».
В комнате пахло кофе и чем-то электрическим – будто гирлянда, которую она так и не повесила, перегорела прямо в коробке. За стеной соседи орали «Last Christmas», фальшивя на три октавы. Анастасия стиснула зубы.
– Новогоднее настроение – это диагноз, – пробормотала она, глядя на оставленный кем-то на столе мандарин. – И мне его не ставили.
И не надо.
В зеркале напротив, в которое она принципиально не смотрела, отражалась не она – высокая, в чёрном свитере с дыркой на локте, с тёмными кругами под глазами, – а Настя-2: улыбающаяся, с распущенными волосами, в блёстках, которых у Анастасии не было и в помине. Двойник подмигнул, поправил невидимый бант и взял со стола тот самый мандарин.
Настоящая Настя этого не видела.
Она потянулась к кружке – не новогодней, с оленями, а обычной, треснувшей ещё в прошлом году, когда Михаил, тогда ещё «Профессор Ёлка», а не бывший жених, поставил её на полку слишком резко. Кофе был холодным. Она всё равно сделала глоток.
За окном кто-то засмеялся – звонко, глупо, по-новогоднему.
– Идиоты, – прошептала Анастасия, но в голосе не было злости. Только усталость.
В это же время, в лаборатории на другом конце города, Михаил Орлов доказывал коллеге, что любовь – это химическая реакция, а ёлки – просто углеродные структуры с гирляндами.
– Взгляни на данные, – тыкал он указкой в график, где пик «новогоднего чуда» аккурат совпадал с выбросом дофамина. – Всё это – биохимия. Никакой магии.
За окном падал снег – идеальные шестигранники, которые Михаил мог бы описать формулой, если бы не был занят развенчанием праздничных мифов.
– Но как же… романтика? – неуверенно пробормотал коллега, физик-теоретик, который втайне писал стихи.
– Романтика, – Михаил фыркнул, поправил очки, – это эволюционный механизм, чтобы люди не передумали размножаться после первого свидания.
Он потянулся к чашке с кофе. На поверхности плавало печенье с предсказанием.
– «Скоро ты встретишь свою бывшую… и кота в короне», – прочитал он вслух и тут же сморщился. – Опять эти дурацкие алгоритмы. Кто вообще программирует эти надписи?
Печенье внезапно самовоспламенилось.
Михаил задумчиво наблюдал, как оно сгорает дотла, оставляя после себя пепел в форме вопросительного знака.
– Любопытно, – пробормотал он. – Но объяснимо.
Где-то вдалеке заиграли куранты. Михаил вздрогнул – не потому, что поверил в предсказание, а потому, что вспомнил: два года назад в этот момент он целовал Анастасию под омелой.
А потом она разбила вазу.
А потом они разошлись.
Он вздохнул, стряхнул пепел с рукава и потянулся за следующей порцией кофе.
За окном падал снег.
Где-то в городе треснуло зеркало.
Но этого никто не заметил.
Пока.
В баре «У Падающей Звезды» пахло жареным сыром и грехом – тем приятным, новогодним, что прощается ровно до первого января. Лиза «Зеркальце» стояла на стремянке, развешивая гирлянды так густо, что потолок напоминал звёздное небо после взрыва в мастерской у Деда Мороза.
– Жизнь – как коктейль, – напевала она, приклеивая очередную блёстку к стене, – если невкусно, добавь алкоголя и… ой!
