Вертолет шел к морю. К нему же спускалось горящее сваркой июльское Солнце, соревнуясь первым коснуться воды.
Помню, как в неряшливом стекле иллюминатора, разглядывал едва заметное собственное отражение, на фоне еле-еле проползающих черт знает где – внизу – лесистых верхушек. Сейчас-то, я вполне себе посмеиваюсь, как тоскливо вглядывался миллионами мордочек скребущих на душе кошек, в другого себя – дьявольскизлого. К тому же, было жутконеприятно, что и после парочки проклятых обезболивающих, рука никак не унималась. Ещё и бандаж непривычно потягивал шею. Ох, знали бы вы, как же я крыл последними словами, эту свою вероломную руку. До того свихнулся, что ругался, на чем свет стоит. Честное слово, ведь из-за нее, бросив всё на свете, я возвращался домой. Из-за нее, нисколько не желая, очутился в дурацком винтокрыле.
Вертолет на мгновенье нырнул и первый раз за сегодняшний день мне повезло – испуганный женский стон спутал вырвавшийся из глубин моей души, довольно громкий всхлип. Повезло так повезло, с ума сойти. Я тут же обернулся, по ходу напуская вызывающий взгляд, готовый изжечь опрометчиво ожившие насмешливые улыбки. Но похоже, у всех были занятия поважнее. Две медсестры пугливо вглядывались в иллюминатор, надеясь убедиться, что мы не валимся ко всем чертям.Доктор, отчаянно изображал бравого командира, не желающего выглядеть на людях недостаточным храбрецом. Кольт, качнувшись, безразлично дремал на откидном кресле. Он даже глаза не открыл – вот это выдержка, дьявол его дери. Точно не вспомню, но кажется, я на него засмотрелся и даже завистливо поджал губы. Успокоившись начет Кольта, я обернулся к парочке подтянутых, но беспокойных росгвардейцев, разместившихся за моей спиной. Тревожно переговариваясь, они не выпускали с присмотра трех потрепанных подонков, которым уж точно было совершенно не до меня. Да и мне на них теперь уже начисто наплевать.
Словом, убедившись, что предательски прорвавшийся голос моей печали, так и остался моим личным секретом, я, ещё слегка обозлившись, развернулся обратно. Повезло так повезло, еще раз подумал я, злобно глядя на сломанную руку – ничего не скажешь. Хотя, надо бы признать, что в целом, я довольно везучий, по крайней мере, мне так представляется. Просто, наверное, это был не мой день. Звезды типа не сошлись или как-там вся эта муть, в которую я напрочь не верю.
Мне вдруг подумалось, что вдвойне обидно и к тому же нечестно, когда на душе и так дико паршиво, а тут ещё внезапно встряхивают и заставляют отвлекаться на всякую чепуху. Честное слово, кажется я до того уже вскипел, что был на грани расколошматить свой четкий сотик, лишь бы больше ничто не отрывало меня от высматривания своей недовольной физиономии.
А впереди, уже замаячила прожаривающаяся в знойных лучах, городская застройка с плешивыми островками зелени.
Замаячило застывшее, сверкающее сухими камнями русло Сочинки.
Замаячило марево сжатых асфальтом и бетоном городских холмов.
Замаячили прикованные фигурки бетонных многоэтажек, не способных сбежать прочь от палящих лучей.
Замаячили сбегающие прочь по дорогам трусливые тачки.
Замаячили родные.
Замаячила Ирка.
Замаячили друзья.
Замаячила привычная летняя суета.
И вновь подло дернуло и вновь я загнанно всхлипнул, но в этот раз почему-то стало совершенно все равно. Краешком глаза, я подсмотрел, как пилоты, наклонившись друг к дружке, словно заговорщики, перекинулись рядом коротких фраз. Их разговорчик показался не мало подозрительным. Может быть, они решают, что топливо на исходе и куда бы помягче грохнуться или у них припрятаны парашюты и они договариваются, в этот ли момент рвануть из кабины. В такой коварныйдень, может приключиться все что угодно. Я ничуть не удивлюсь, если они внезапно вывалятся за борт, весело помахав мне на прощанье.
