- Габриэль, - слышу упрек в голосе
маменьки. – Хватит уже терзать ленту. Лучше помоги мне определиться
с заколками. Красные или розовые? Какие тебе больше нравятся?
Смотрю на блестящие серебряные
шпильки с маленькими розочками в качестве украшения, и не могу
понять, чего от меня хотят. Зачем мне все это? Тяжело вздыхаю и
отвечаю:
- Розовые. – Ответ маме явно не
нравится.
Она хмурится. Небось уже давно все
за меня решила, и ее вопрос – это лишь проявление вежливости. Так,
что же она от меня хочет?
- Возьму и те, и те. Заверните,
пожалуйста, по десять штук, - просит маменька продавца самым
вежливым тоном.
Графиня де Мартинес, коей дочерью я
являюсь, поспешно рассчитывается за покупки. Огромную гору коробок
и свертков продавец разделяет вместе с мальчишкой-слугой, чтобы
отнести в экипаж. Мама покидает магазинчик. Я медленно следую за
ней. Наконец-то можно отправиться домой – на сегодня с покупками
покончено.
Мы садимся в карету. Я упрямо смотрю
в окно, но боковым зрением вижу, что мама мною не довольна. Она не
сводит с меня глаз, и я заранее предчувствую этот неприятный
разговор.
- Габриэль, доченька. Ты ведь
понимаешь, что ведешь себя отвратительно? – ох уж это чувство вины.
Его достаточно, для того, чтобы проиграть спор. Но мама не
унимается. – Я из кожи вон лезу, чтобы помочь тебе. Папа столько
денег потратил на то, чтобы подготовить тебя к отбору. А ты, ты
ничем не хочешь мне помогать. Тебе ничего не интересно, тебе ничего
не нравится. Я не могу смотреть на тебя. Вот, посмотри до чего ты
довела свою мать!
Я поворачиваю голову, смотрю в глаза
маменьки, и вижу, что та плачет. Она действительно в отчаянии.
Подобные слова не впервые слетают с
уст моей матери. Теперь уже по опыту я знаю, нельзя поддаваться на
ее упреки. Нельзя извиняться. Нельзя позволять угрызениям совести
идти на поводу маминых упреков. Это приведет лишь к тому, что маме
будет позволено делать все, что угодно.
Выход один – разговорить маму. И
может хоть в этот последний день, когда нам позволено вот так
побыть наедине, я смогу выяснить, что по-настоящему тревожит эту
дорогую моему сердцу женщину.
- Почему ты плачешь? – твердо, но
без злости спрашиваю я. Нельзя показывать ни страха, ни упрека, ни
стыда. Я взрослая девушка двадцати одного года. Меня нельзя обижать
или оскорблять.
Маму словно прорывает от моего
упрямства.
- Ты жестокая, Габриэль. Знала бы
ты, как смотришь сейчас на меня! – Мама еще сильней начинает
плакать, видя мою решимость. – Почему? Почему ты не вышла замуж,
как твоя сестра? Зачем ты причиняешь столько страданий своей семье?
Ты позоришь нас! Я же вижу, в твоей голове только этот граф де
Леруа. Ты не хочешь что-либо делать для победы в отборе. Ты ничего
не хочешь. Ты дрянь.
Рыдания заставляют маму прекратить
выливать на меня свои обиды. Как любому нормальному человеку, мне
очень хочется пересесть к маме. Обнять ее и утешить. Попросить
прощение. Сказать, что все будет хорошо.
Только я знаю, что это не поможет. И
я не выдумываю, ведь подобная вспышка у мамы не в первый раз.
Поначалу мама очень стойко приняла
тот факт, что я отправлюсь на отбор. Даже утешала меня. Началась
активная подготовка. Нужно было сшить не меньше пятнадцати нарядов.
Научиться самой одеваться, краситься, причесываться. Меня записали
на дополнительные уроки танцев, игре на клавесине, ораторскому
искусству. Мама делала все, чтобы ее дочь была лучше всех на
отборе, и вышла из него невестой, а не монашкой Предъямского замка.
Графиня контролировала все.
Время бежало незаметно. Чем ближе
подходила дата расставания, тем чаще я оказывалась виновной в том,
что мы не успели купить подходящее платье. А также в том, что у
модистки закончился атлас, да и волосы мои закручиваются не в ту
сторону. Упреки сыпались на меня с возрастающей прогрессией. И
теперь меня моя добрая и любящая мамочка назвала дрянью.
Практически ни за что.
