Фуцзай, несмотря на прозвище, вытянул короткую соломинку. Никто не хотел спускаться в темницу, и он меньше всех – так и не решил, кого боится сильнее: призраков или живых узников. Но короткая соломинка – это короткая соломинка. Повздыхав, он поставил на поднос деревянные миски с рисовой кашей и, кое-как открыв плечом замшелую дверь, спустился в темноту.
Темнота пахла сыростью, шуршала лапками мокриц. Фуцзай кое-как, одной рукой, откупорил трубку с тлеющим мхом и зажёг стоящую на столике лампу. Сразу сделалось ещё страшнее: тени вытянулись, заплясали, сбивая с толку.
Он свернул в коридор и, не оглядываясь, проскользнул мимо первой пустой камеры, второй… но возле третьей замедлил шаг: любопытство пересилило. В ней давно валялась старая канга, и друзья рассказывали, что в полнолуние на ней проступают пятна крови, а сейчас как раз было полнолуние.
Тихо-тихо, стараясь не шуметь и не расплескать кашу, он прокрался в камеру…
Никаких кровавых следов не было. Просто рассохшаяся деревяшка валялась среди мышиного помёта и гнилой соломы.
Фуцзай тихонько вздохнул, сам не зная, разочарованно или с облегчением, отвернулся… И нос к носу столкнулся с демоном.
Он уже понял, что на самом деле это шиму, просто её волосы в беспорядке, а на лице потёки крови, но крик было не остановить.
Шиму даже не моргнула. В полутьме её глаза казались чёрными омутами.
– Фуцзай, – хрипло произнесла она, когда он замолчал. – Что ты здесь делаешь?
– Я… – Он даже не задумался сразу, почему шиму так выглядит и что случилось. Только испугался, вдруг ему правда нельзя здесь быть. – Матушка-наставница, я принёс обед…
Шиму удивленно взглянула на него, будто он сказал что-то странное.
– Больше не нужно. Иди.
Фуцзай кивнул и засеменил к выходу так быстро, как мог. Что это? Что теперь делать? Бежать к шисюнам? К учителю? А если они знают… Знают что? Что шиму сделала?
Он обернулся, пытаясь рассмотреть, понять…
И замер.
Шиму брела по коридору, пошатываясь, словно пьяная, а в руке у неё покачивалось что-то похожее на ком водорослей…
Голова с всклокоченными чёрными волосами. Из бледной шеи всё ещё сочилась капельками кровь, пятная пол.
Новый крик застыл у Фуцзая в горле. Чья… Кто…
Что-то светлое запуталось в чёрных волосах и, не удержавшись, выпало, звякнуло о камень: нефритовая шпилька с навершием в виде пенящейся волны, совсем как у…
Фуцзай уронил поднос и опрометью выбежал из темницы.
– Учитель! – истошно заорал он на бегу, не помня, где искать учителя, надеясь, что хоть кто-то откликнется. – Учитель! Шиму… Шиму обезумела!
1
Ветер пробежал по траве, и трава зашептала: «Шэ Юэ… Шэ Юэ…»
Луна раздвинула тучи, её белый луч, посеребрив луг, выхватил из тьмы оленя. Грациозный зверь то взлетал над землёй, то падал, переходил в галоп и снова взлетал, пытаясь уйти от преследователей. Трое волков гнали его, упорно, молча, и – как бы высоко он ни взмывал, как бы далеко ни прыгал – не отставали ни на шаг.
В нём не было страха, только отчаяние – он знал, что всё кончено, но упорно пытался сбежать, только бы им не пришлось убивать его, только бы трава не обагрилась кровью, ведь если хоть один вонзит клыки, ничего уже нельзя будет исправить…
Но волкам было всё равно. Да они и не могли повернуть назад: или убьют его, или погибнут сами.
Шэ Юэ знала их мысли, потому что была одновременно оленем, и волками, и шелестящей травой. Из-под земли, из воздуха она рванулась, чтобы помочь, защитить…
Но олень споткнулся, подломились тонкие передние ноги, и в этот миг чёрный волк прыгнул ему на круп, оскалив клыки.
Облако закрыло луну, словно та в ужасе заслонилась рукавом. Олень запрокинул голову, издав последний трубный крик…
