Петровна шла по улице, мрачно глядя
под ноги. Тихонько поскрипывала тележка с овощами. «Надо бы
смазать», — подумала Петровна и принялась вспоминать, куда положила
пузырек с машинным маслом, но вскоре плюнула на это дело, решив,
что проще зайти к соседке Валентине, у той точно есть.
Шустрая соседка, даром что зрение
было уже не очень, зарабатывала продажей сумок. Авоськи в последнее
время стали популярны, и Валентина на жизнь не жаловалась. Когда-то
она работала швеей и теперь строчила их почти не глядя, это ее и
спасало. Петровна шить не умела, зато у нее имелась дача недалеко
от дома. И ее прибавку к пенсии обеспечивал урожай — с лета и до
конца осени она вместе с такими же дачниками-пенсионерами торговала
на импровизированном рынке у супермаркета зеленью, овощами и
ягодами. Валентина со своим добром стояла там же, справедливо
рассудив, что где урожай, там и сумки.
Петровна любила свой маленький
бизнес — можно и поболтать, и отдохнуть, и денег заработать.
Компания у них на рынке подобралась интересная. Не каждый был
хорош, но большинство терпимы.
Конечно, порой они несли потери —
возраст не шутка, здоровье не железное. К примеру, в прошлом году
их покинул Степаныч, шустрый мужичок, продававший мед. Хороший был
медок, почти не разбавленный. Да и сам Степаныч тоже был ничего.
Этим летом недосчитались Серафимы. Никто о ней сильно не убивался,
но ее уход лишний раз напомнил, что все там будут, а это радости не
прибавило. Без Серафимы и ее вечной ругани всем стало только лучше.
Петровне уж точно, потому что склочница торговала по соседству.
Теперь рядом обосновались Макарыч и
Валентина. С Валентиной приятно поговорить, а Макарыч, хоть и
конкурент, но цены ставил выше, и покупатели сметали с прилавка
Петровны всё подчистую. После чего наступал его звездный час: в
дело шли профессорская внешность и уверенный вид. Огурцы у Макарыча
были не просто огурцы, а экологически чистый продукт без ГМО, а
помидоры становились элитным сортом с повышенным содержанием
витаминов. Макарыч не был профессором, он был библиотекарем и очень
любил читать, что играло ему на руку — редкие, но серьезные
покупатели забирали его товар, не мелочась. Петровна с Валентиной,
всякий раз, наблюдая за спектаклем, не переставали удивляться
артистическому таланту соседа. Словом, было весело.
Вот и сегодня, двигаясь к
супермаркету, Петровна ожидала чего-то подобного. Настроение с
самого утра было паршивым, на сердце словно камень лежал, хотелось
развеяться. У магазина ее ожидал неприятный сюрприз: Валентины на
месте не оказалось. Макарыч на вопрос «где?» только развел руками,
сообщив, что сам в недоумении. Другие тоже ничего не знали. И
только спустя час, когда к рабочему месту, потирая поясницу,
подтянулась главная сплетница Егоровна, выяснилась причина лежащего
на сердце камня.
— Так уехала она, — уверенно
произнесла Егоровна. — К сыну.
— К какому сыну, что ты несешь? —
возмутилась Петровна, точно зная, что сына у Валентины нет.
— А к такому! Сынок у нее вчера
объявился, он и забрал. «Нечего, — говорит, — мамуля, в нищете
прозябать. Теперь я буду о тебе заботиться!» И забрал. Да-да! Я
сама видела! Видный такой, высокий, глазастый, — при этих словах
Егоровна почему-то сморщилась и потерла висок, словно у нее голова
разболелась.
— Да откуда у нее сын-то! —
рассердилась от такой наглой лжи Петровна.
Валентина всю жизнь прожила старой
девой. Детей у нее не было, они с Петровной часто сетовали друг
дружке на свою одинокую долю. Как правило, это кончалось рюмочкой
вишневой настойки, а затем чаем с булочками, которые Валентина
любила печь по выходным. Страдания были только для вида, поскольку
каждая из них считала, что жизнь удалась. А дети… что дети? Сегодня
есть, завтра нет. Вот у Натальи со второго этажа пятеро, и где они
сейчас? Кто где, ни один не пишет и не звонит. Об этом весь двор
знает. И никто их не осуждает, от такой горе-мамаши грех не
сбежать. «Вот так оно и бывает, — подводили Петровна с Валентиной
итог, — пьянчугам и забулдыгам детей девать некуда, а нам,
порядочным женщинам, бог не дал». Впрочем, самой Петровне не
очень-то и хотелось — с первым мужем не пожилось, второго сама
выгнала, какие тут дети. Да и Валентина вроде бы не страдала.
