Под светом софитов все кажется ярче и острее. Вдох. Запах пудры
и канифоли наполняет легкие.
Пуанты скользят по гладкому горячему паркету. Публика затаила
дыхание, я чувствую их напряжение.
Музыка взрывается в драматическом аккорде.
Я падаю, прижимая руки к сердцу. Моя Жизель "умерает", не
выдержав предательства любимого.
Глаза прикрыты, но я слышу каждое движение на сцене, каждый вдох
зала. Коллеги-артисты отыгрывают окончание акта. Сценическая мать
берет на руки мое “бездыханное тело”. В ее глазах блестят настоящие
слезы.
Тишина в зале. Все замирают. Барабанная дробь гулко отдается во
всем теле. Финальные звуки оркестра затихают. Мягко шурша, начинает
падать занавес.
Зал взрывается аплодисментами.
– Браво! Браво! – слышу единичные выкрики сквозь шумный водопад
оваций.
Этот звук словно обволакивает меня, доводя до теплых мурашек.
Господи, как я его обожаю!
Конец первого акта. Софиты гаснут, открываю глаза. Медленно
поднимаюсь с пола. Во рту засуха, пить хочется ужасно!
Бегу за кулисы, выискивая взглядом Андрея, моего мужа и худрука
театра. Хочу услышать его похвалу. Он должен быть в восторге, я
выложилась на полную!
Но за кулисами вместо него меня встречает Владимир Степанович,
режиссер спектакля:
– Дианочка, ты была великолепна! Ну просто бесподобна! Умница! –
расплывается он в улыбке.
– А где Андрей? – спрашиваю его.
Странно, что его нет. Обычно топчется за сценой и переживает за
каждую деталь.
– Да был тут где-то… – чешет седую голову Владимир
Степанович.
Прохожу мимо него, иду по коридору в гримерку. У меня двадцать
минут до начала второго акта, чтобы перевести дух и переодеться. За
мной уже семенит Дарья Васильевна, гример и мастер по волосам.
– Дианочка, мое восхищение. Лучшая Жизель, что я видела! Вы
слышали, что творилось в зале? Браво, Дианочка, браво! – тараторит
она.
“Спасибо” киваю ей сдержанно, ловя завистливые взгляды коллег,
проходящих мимо по коридору.
Пальцы на ногах онемели, ступни покалывает. Нужно успеть
перебинтовать ноги и заменить пуанты. Боже, дайте мне кто-нибудь
воды!
Захожу в гримерную. В нос сразу бьет пьянящий аромат цветов. На
столе огромная корзина белых лилий! С улыбкой подбегаю к ним,
уверенная, что это подарок от мужа в честь премьеры.
– Только что принесли, – говорит ассистентка Таня, закрывая за
мной дверь.
– Боже, какие красивые! – улыбаюсь, касаясь пальцами нежных
лепестков.
Белые лилии – что может быть уместнее для “Жизели”? Замечаю
карточку, аккуратно вставленную в букет.
“Поздравляю с премьерой. Демид”.
Закатываю глаза. Этот парень никак не уймется. Уже лет десять
прошло, как я ему отшила! Уже и замуж вышла, а он все шлет цветы на
каждую премьеру и на все дни рождения.
Кидаю карточку в мусорку. В дверь гримерной стучат. Наверное,
Андрей, наконец, где пропадал?
– Я открою, – спохватывается Таня, пока Дарья Васильевна
раскладывает свои шпильки и расчески.
Таня приоткрывает дверь и выглядывает. Слышу голоса, один из них
мамин.
Делаю глубокий вдох. Мы не виделись уже полгода. Выслала ей
билет на премьеру курьером.
Оборачиваюсь и натягиваю улыбку.
– Доча, мы на минутку. Просто зашли тебя поздравить, — робко
заходит в гримерку.
На маме ее любимое выходное платье-футляр из черного бархата.
Волосы, подстриженные в удлиненное карэ, аккуратно уложены. Из
украшений: нитка жемчуга и перстень с камеей.
– Привет, мам, – двигаюсь ей навстречу.
Обмениваемся неловкими объятиями. Мы обе не привыкли к
нежностям.
За ней еще заходят люди, и я замираю от удивления. В огромном
широкоплечем брюнете в идеально сидящем костюме узнаю Демида.
И то не сразу, а по пронзительному взгляду голубых глаз. Н-да,
когда в последний раз с ним виделись, он был еще, считай,
мальчишкой. По крайней мере, в сравнении с мужчиной, что сейчас
стоит передо мной.
