Ночь на девятом уровне являла собой не просто отсутствие света. Тьма здесь была осязаемой – тяжелой, вязкой, как влажный воздух, пропитанной едкими химикатами и ржавчиной. И среди этого смрада витал один тонкий, почти неуловимый запах – яркая нота отчаяния. Проливной дождь дробил мрак на тысячи частей, смывая верхние слои грязи с проржавевших насквозь поверхностей, лишь углубляя ощущение безнадежности.
Из густой мглы, словно тень, вырванная из самой ночи, выступила фигура. Человек в поношенном плаще, пропитанном влагой и годами скитаний, двигался по скользкому асфальту бесшумно и уверенно. Для него эта земля не была чужой и враждебной. Здесь был его приход, его территория, его место покаяния.
Он прошел мимо нагромождения опрокинутых контейнеров, чьи внутренности зияли ржавой пустотой – безмолвных свидетелей эпохи, выброшенных на свалку индустриального чистилища. Незнакомец не торопился, зная, что его уже ждут и чувствуют его приближение. Наконец он остановился перед одним из уцелевших контейнеров, и воздух вокруг застыл, наполненный предвкушением и тяжестью неизбежного. В этот момент начали появляться они.
Из темных проемов пустых грузовых контейнеров, словно кошмары, обретшие плоть, появились существа. Их было шестеро. Их тела, изломанные какой-то чудовищной силой, представляли собой жуткое подобие человеческих форм. Их кожа была серой, как намокший бетон. Мышцы бугрились под ней тугими болезненными желваками, а суставы изгибались под неестественными углами. Но настоящий ужас таился даже не в физическом уродстве, а в глазах этих существ.
Их глаза горели ровным ярко-синим светом, неземным, пугающим, завораживающим. Страшнее всего было то, что их взгляд казался совершенно осмысленным, человеческим и в нем читались ужас, боль и безмолвная мольба о помощи. Это служило единственным доказательством того, что внутри этих истерзанных оболочек все еще тлеет сознание, пойманное в ловушку бесконечной агонии.
Глядя на них, незнакомец почувствовал, как его душу вновь наполняют отчаяние и бессилие, смешивающиеся с металлическим привкусом вины.
Он был их Пастырем – единственной надеждой в мире, где давно разучились надеяться. Он чувствовал боль этих существ, которая, словно зеркало, показывала ему лишь собственную неспособность изменить их судьбу. Синий огонь, горящий в их глазах, был его личным адом, отражением тяжелых терзаний из-за того, что пытался помочь, но не мог предложить большего. Он знал, что они не виноваты. Они стали жертвами – жертвами чужих, безумных амбиций и научного высокомерия. С губ едва не сорвались слова утешения, но он проглотил их. Пустые звуки в этом царстве агонии ничего не значили. Он глубоко вздохнул, собираясь с силами.
– Пора, – тихо произнес Пастырь, его голос, сухой и хриплый, был едва различим в непрекращающемся шуме дождя. – Идите за мной.
Мужчина двинулся к контейнеру. Приложив электронную чип-карту к замку, он потянул на себя ручку двери. Массивная металлическая дверь, изъеденная застарелой ржавчиной, поддалась с протяжным скрежетом, похожим на стон умирающего металла, который эхом разнесся по пустому пространству. Внутри царил хаос – везде валялись пустые, мятые коробки и куски упаковочного полимера. Но Пастырь видел в этом нечто большее. Каждая смятая упаковка означала прошедшие дни и недели, когда боль отступала, а синий огонь в глазах существ временно угасал. Он прошел вглубь, к единственному уцелевшему ящику, скрытому под слоем плотной брезентовой ткани.
Внутри коробки на мягком ложе из синтетического волокна лежала дюжина белоснежных, идеально гладких лепестков, похожих на нераспустившиеся бутоны белой лилии. В этом царстве тишины и забвения они выглядели столь же неуместно и чужеродно, как россыпь жемчужин в сточной канаве.
