«Теперь я выхожу из дома только после захода солнца. Набрасываю
темный платок, чтобы слиться с сумерками. Но даже тысяча платков
меня уже не спасет.
Не успела я в тот день добежать до своего дома, как
весь поселок уже знал, что Айлин Юсупова, дочь уважаемого Ибрагима
Юсупова, — шлюха. Они видели меня раздетую, босую, простоволосую. Я
бежала по колкой траве, острым камням и грязным лужам; слезы
застилали глаза, а люди высыпали на улицы и таращились на меня.
Они не забудут и не простят. Никого не волнует, что прощать не
за что, что я ни в чем не виновата. Никто не захотел узнать, что же
на самом деле произошло в том доме. Правда никому не
нужна. Даже Ахмеду. Даже Самире.
Чтобы купить немного еды в магазине, мне приходится снова и
снова идти по дороге позора. Женщины проклинают и плюют вслед,
мужчины постарше перестают разговаривать и укоризненно качают
головой, как китайские болванчики. Девушки шарахаются, как от
прокаженной. Парни свистят и кричат гадости. Я опускаю глаза и
стараюсь идти быстрее. Но это их только сильнее раззадоривает.
Если бы у меня были братья, они бы не оставили меня в живых —
убийство чести здесь дело привычное. Но у меня нет братьев, поэтому
меня медленно убивают всем поселком, а орудием убийства выбрано
презрение.
Когда над Аминой, девчушкой из соседнего поселка с глазами
испуганного олененка, надругался сосед, ее же во всем и обвинили.
Амина пыталась сбежать, но вряд ли бы ей это удалось. Как говорила
бабушка, человек может убежать хоть на край света, но не сможет
убежать от своего прошлого.
— Я не сдамся. Не сдамся. Не сдамся, — повторяю я себе каждое
утро.
Вот уже четыре недели каждый рассвет я встречаю с надеждой, что
смогу бороться. И каждый закат провожаю в отчаянии. Мой закат стал
теперь черным.
Но ненависть как раз и нужно хранить в темном прохладном месте
души, оберегая от света теплых солнечных лучей.
И вот сейчас я по буквам — одно за другим — нанизываю слова на
нить предложений. Черные буквы — как черные зерна на мисбахе*.
Черный — цвет, поглощающий свет и не способный его отражать, цвет
скорби и отчаяния, цвет ночи. Теперь я поняла, почему древние инки
считали ночи, а не дни — в тяжелые времена сохранить рассудок ночью
сложнее всего.
Солнце всегда смотрит открыто, и только Луна стыдливо прячет в
ночи свое лицо. Я стала Луной. Какая злая насмешка судьбы! Ведь имя
Айлин означает "лунный свет".
Каждая моя запись здесь — чтобы пережить еще одну ночь. Чтобы
выжить.
И я выживу, Карим Умаров. Твой отец отнял у меня родителей, а ты
— честь. Я унижена и растоптана. У меня больше ничего не осталось,
кроме ненависти. Но однажды я разрушу твою жизнь так же, как ты
разрушил мою.
А пока буду хранить свою ненависть в темной прохладе моих черных
ночей».
------------------------------------
* Ми́сбаха — четки, применяемые в исламе.
«Когда-то люди в поселке были совсем другими, но те времена
осыпались и превратились в пыль, как лепестки граната.
И лишь Карим Умаров остался таким же надменным и злым, каким я
его помню с детства.
Как-то (тогда мне было шесть лет) Умаров-старший не поскупился и
на десятилетие Селима устроил праздник для всех жителей поселка.
Селим был сыном его жены от первого брака, но Умаров дал ему свою
фамилию и воспитывал как родного.
На поляне перед особняком накрыли столы с белыми накрахмаленными
скатертями — чего там только не было! Мы с Джамилей и Самирой
наелись до отвала, поиграли в беседке, а потом нам стало скучно, и
Лейла Умарова, младшая дочь Умарова, пригласила нас в дом.
Сначала мы тайком пробрались в библиотеку: Лейла пообещала
показать непристойные книги. Мы нашли альбом с репродукциями картин
из какой-то немецкой галереи и всем голым женщинам нарисовали
платья. Потом зашли в спальню госпожи Умаровой. Там было огромное
зеркало, разделенное на три части и столик с несметными сокровищами
— блестящими коробочками пудры и теней, разноцветными футлярами
помад, вкусно пахнущими духами и целым складом неведомых предметов.
Я решила, что буду невестой, и вскоре часть богатств была нещадно
распотрошена, чтобы украсить мое лицо.
