Проснуться в лесу, среди сектантов, уложенной на землю в круге
из зажженных свечей… пожалуй, это последнее, что могло бы случиться
со мной в эту на первый взгляд скучную, ничем не примечательную
ночь. Однако же именно это и случилось.
— Какого... — прохрипела я, приподнимаясь на локтях в попытке
оглядеться.
— Тахаш! — рявкнул какой-то мужик, возвышавшийся надо мной и
прячущий лицо в тени глубокого капюшона.
Меня тут же придавило к земле, выжимая из легких воздух, а из
глаз — слезу. И пока кучка подозрительных мужиков, насчитывавшая
двенадцать капюшонов, лепетала на непонятном языке, я просто
пыталась нормально вздохнуть.
Меня похитили какие-то сектанты, притащили в лесопосадку за
общежитием (если судить по обилию зелени вокруг) и, кажется,
планировали принести в жертву, а я лежала и самым возмутительным
образом не могла даже вздохнуть толком, не говоря уже о том, чтобы
пошевелиться.
Гравитация сегодня была не на моей стороне, а баба Шура, вечный
бдюн нашего общежития, дала сбой. Потому что если бы она по
традиции зорко следила за обстановкой на вверенной ей территории,
то точно увидела бы, как мое несопротивляющееся тело выносят из
здания, и меня бы уже с собаками искали по всей лесопосадке.
Баба Шура у нас такая. С ней спорить — себе дороже, даже если ты
почти пятидесятилетний майор милиции, без пяти минут почетный
пенсионер. Баба Шура пенсионеристей будет, и хватка у нее, как у
натасканного бульдога.
Сектанты перестали лопотать и рассредоточились по периметру
круга. В то время как тот, что на меня рявкнул, удобно устроился на
моих бедрах, крепко сжимая в руке кинжал. Тонкое черное лезвие
хищно блестело в дрожащем свете свечей, большой камень насыщенного
красного цвета (я бы сказала — рубин, но не бывает таких больших
рубинов в нашем мире) ярко сверкал кровавыми бликами на конце
рукояти.
Разрезав футболку на моем животе, мужик забормотал что-то
совершенно непонятное, медленно вырезая кончиком ножа линии по моей
коже.
Я замычала, с ужасом глядя на это дело. Орать не могла, думать
нормально тоже, даже пошевелиться не могла, чувствуя странное
оцепенение во всем теле.
Боли не было, я не ощущала, как взрезает мою плоть острое
лезвие, только теплые, щекотные струйки крови, сбегающие по бокам,
и холодную неровность земли подо мной.
Бормотание ненадолго прекратилось, художественная резьба на мне
любимой — тоже. Сатанисты перебросились парой фраз все на том же
непонятном языке, и обряд продолжился.
Если судить по увлеченности, с которой меня кромсали, там
вырисовывали целую картину.
В какой-то неуловимый миг, заглушая раздражающее бормотание, в
ушах тонко зазвенело, щелкнуло, и наступила полная тишина. Сначала
я решила, что оглохла, но запаниковать не успела, расслышав
далекий, доносящийся словно через вату вопрос на чистом
русском:
— Почему руны до сих пор не засветились? — обеспокоенно, даже
напуганно, спросил один из сектантов.
— Еще рано.
— Но...
— Тело готово принять госпожу, но наш зов она пока не
услышала...
— И не услышит, — раздался новый голос. Низкий, раскатистый...
тревожащий, я бы сказала.
Рассевшийся на мне мужик дернулся и подскочил, крепко сжимая в
дрогнувшей руке кинжал, напоенный кровью. Свечи через одну потухли,
размыкая контур круга, а я почувствовала, как ко мне возвращается
контроль над телом. Живот горел огнем, каждый вдох давался с
трудом, я лежала, глядя в беззвездное небо, и боялась даже
пошевелиться. И очень кстати оказалась эта слабость, потому что
если бы я сейчас попыталась подняться, то все равно свалилась бы
обратно от увиденного.
На ладони сатаниста заплясали яркие языки пламени. Сворачиваясь
в полыхающий шар, они освещали некрасивое угрюмое лицо, углубляя
каждую морщинку на потемневшем от гнева лице. Длилось это недолго,
я не успела еще толком его рассмотреть, как шар сорвался с руки
сектанта, покорный легкому движению кисти, и улетел куда-то вперед,
в сторону тревожащего голоса.
