Резко вскочив, я даже не сразу поняла, что очередной ночной
кошмар просто вернул меня в прошлое, на пятнадцать лет назад.
Несколько раз глубоко вздохнув? я постаралась успокоиться. Хотя
пульс зашкаливал, и состояние было, словно после быстрого бега.
Поднявшись и накинув на плечи халат, я вышла на балкон. В небе над
городом громыхала гроза. Видно раскаты грома и спровоцировали
дурные сны.
Август. Я зло усмехнулась. Пятнадцатая годовщина исчезновения
Мириам Джабраиловой. Хотя на момент своей мнимой смерти я была
замужем, но фамилию мужа я даже в страшном сне не готова была
считать своей. Гази Зароева я как мужа не приняла. Он был моим
убийцей, и то, что хоть и под чужой личиной, но я продолжала жить,
факт моего убийства не отменял.
Понимая, что уже вряд ли смогу уснуть, я сварила себе кофе, и
уселась с кружкой на подоконник. Тринадцатый этаж новой высотки
позволял смотреть на город поверх окрестных крыш.
Растревоженная память против моей воли вернула меня обратно, в
самый страшный день моей жизни, с которого начался мой личный ад.
Мой отец, Бекхан Джабраилов, мне почти не запомнился. Мама была
сильно младше его, и в дом мужа пошла второй женой. Её родители,
долгое время прожившие в центральной части страны, были людьми
более светскими и от традиционных правил и законов отошедшими.
Решения дочери они, мягко говоря, не одобрили. Но разрывать
отношений не стали.
Тем более, что уже вскоре родилась я. Дедушка с бабушкой
проводили со мной очень много времени. Мама была разочарована моим
рождением, она жаждала родить отцу сына. Но после меня новая
беременность у неё не наступала. А потом глупая и трагическая
случайность... Острый приступ аппендицита.
Живи родители в городе, возможно, все отделались бы лёгким
испугом. Но дом, а точнее самое настоящее поместье, находилось
высоко в горах. Спасти маму не смогли.
После её похорон, дедушка наступил на горло собственной гордости
и попросил отца отпустить меня на воспитание к ним. Как утешение и
память о дочери. Отец ко мне особенно привязан не был, и, наверное,
только обрадовался столь удачному поводу избавиться от меня. По
крайней мере, из своих воспоминаний я даже не могла точно сказать,
каждый ли год он приезжал меня навестить. А дедушка с бабушкой обо
мне и о себе особенно и не напоминали.
Возможность хорошо жить у них была. Конечно, мы не шиковали, но
одета я была не хуже остальных, кушали вкусно и разнообразно,
ездили раз в год отдыхать. В семье было две машины. Одна дедушкина,
а на второй пожилой охранник возил меня сначала в школу, потом на
занятия в изо-студию.
Когда мне исполнилось восемнадцать, не стало бабушки. Она всю
жизнь маялась с гипертонией. Эта болезнь и забрала её от нас в
конце весны. Дедушка сильно переживал, нервничал, замкнулся в
себе.
Гораздо позже, вспоминая те дни затишья перед разразившейся
катастрофой, я ругала себя, что списала все странности в поведении
всегда приветливого дедушки на смерть бабушки. Хотя меня должно
было насторожить многое. То что мне запретили куда-то выходить, под
запретом оказались и встречи с друзьями, и без того редкие.
К тому же, так сложилось, что самой близкой, и, наверное,
единственной настоящей моей подругой, была Катя, девочка из очень
проблемной семьи, и нашего общения дедушка с бабушкой категорически
не одобряли. Во-первых, они были, как говорилось, не наши,
приезжие. И в нашем небольшом городке, больше даже посёлке, сильно
выделялись. Во-вторых, мама Кати была дважды разведена, старший
сын, Витя, уже работал. И работал в полиции, в следствии. Что тоже
популярности не добавляло. Представителей власти у нас традиционно
не любили, а тут ещё и работа такая, совать нос в чужие дела. Чему
хорошему я могла научиться с такой подругой? В понимании дедушки и
бабушки, ничему. Наша дружба с Катей поэтому и так была полу
тайком, а сейчас и вовсе.
