Еще чуть‑чуть, немного усилий, и она будет
спасена. Там, за жилым зданием, находится сквер, в котором в этот час
выгуливают собак жители соседних домов. Только бы добраться до него, только бы…
Но короткое, на два подъезда, здание вдруг оказывается бесконечно длинным, и
твердый асфальт превращается в раскисшую смесь земли и глины, на которой Инга
поскальзывается и лишь чудом не падает. А удобные туфли на плоской подошве
превращаются в босоножки на немыслимой шпильке, которые альпенштоками вонзаются
в землю, и выдергивать их становится все трудней и трудней. Ноги делаются
вялыми, как у тряпичной куклы. Инга бежит, выбиваясь из сил, но, кажется, не
продвигается вперед ни на метр. «Не догонишь, сволочь!» – думает она, с
отчаянием понимая, что никуда не деться от преследователя. Теряя драгоценные
секунды, но надеясь за их счет выиграть минуты, Инга останавливается,
сдергивает с ног босоножки и продолжает бежать босиком. А сзади уже слышен
топот догоняющего мужчины, его шумное возбужденное дыхание тяжело ложится на
затылок. До обоняния доносится вонь гнилых зубов, так, как если бы
преследователь приблизил мерзкое лицо с крупными гнойными прыщами на
заостренном подбородке к ней. Мужчина протягивает руку, чтобы схватить ее за
плечо, но Инга успевает увернуться в последний момент, и растопыренные пальцы
лишь слегка скользят по коже. О чудо, она бежит уже так легко и стремительно,
будто с босоножками сбросила и стреножившие путы. Длинными прыжками достигает
угла дома и, свернув за него, оказывается в сквере. Спасена! И лишь пробежав
еще десяток метров, замечает, что сквер такой же безлюдный, как и улица.
Скорей, скорей пересечь его, выбежать на другую улицу – к людям, закричать,
позвать на помощь! Не прекращая бега, Инга оглядывается назад – посмотреть, где
находится преследователь, и вдруг при следующем шаге нога проваливается в
пустоту… Котлован, строительный котлован, разверзший свою ненасытную пасть,
утыканную клыками‑арматурой, посреди перерытого сквера! Как она забыла об
этом?! Пальцы преследователя хватают ее за плечо, стараясь удержать, но поздно.
Инга выскальзывает из рук мужчины, как мгновение спустя выскользнет из жизни,
будто из шелковой сорочки. Падение с высоты на прутья арматуры – такой
бесславный финал ее жизни. Последний крик, пронзительно отчаянный, рвущий
легкие. И долгое‑долгое падение…
– Инга, Инга!
Родной голос донесся не из пропасти, а где‑то
совсем рядом. Но Инга, все еще «падая» в бездну, не отреагировала.
– Да проснись же ты!
Тот, чей голос прозвучал с такими беспокойными
интонациями, потряс ее за плечо, и она медленно открыла глаза. Сон и явь,
взболтанные, словно вода и масло в одной бутылке, еще не расслоились на две
фазы, и в первое мгновение Инге показалось, что чудесное спасение – это
продолжение сна.
– Леша?
Вопрос прозвучал с таким недоумение и
удивлением, будто она начисто забыла, что гостит в доме Чернова и засыпала,
счастливая, на плече Алексея.
– Ну а кто же еще? – буркнул он, зажигая свет. – Похоже, тебе опять приснился кошмар.
Щурясь и моргая, Инга обвела взглядом комнату.
Спартанская обстановка – во вкусе Чернова. Минимум вещей – в ее вкусе. Это была
их спальня, дизайн которой – от цвета обоев до фасона покрывала на
кровати – они выбирали вместе, пусть и находясь в разных городах. Активно
обсуждали вопросы ремонта по телефону и обменивались ссылками на образцы отделочных
материалов по электронной почте. Чернов сам высказал идею оборудовать в своем
огромном доме новую спальню, где любая мелочь была бы подобрана в соответствии
с их вкусами. И все ради того, чтобы ей было уютно. Втайне Чернов надеялся, что
Инга приедет, чтобы остаться, но она согласилась пока погостить лишь месяц –
август.
