Солнце Таврии. Княжий советник.
Эта история могла случиться многие века назад. А могла не произойти вовсе. Кто его разберет, это прошлое? Не стоит подходить к ней со всем серьезом, хмурить брови, искать правду, сверять точность дней и годов и качать головой, укоряя автора рукописи за неверное изложение. В нашем ли мире все это делалось или, наизворот, творилось в недрах параллельного нам мироздания, сокрытого от нас за тонкой и невидимой гранью? Мы не знаем. Ходили даже слухи, будто бы все это происходило на самом деле. Но слухам верить, как научает нас жизнь, не пристало. Так же, как и тому, что в рукописи сей писано. Каждый, прочитав ее, поступит с нею по разумению своему. А верить всему или нет, дело каждого человека. В коем разум еще не вступил в битву с фантазией. Подлинна ли история, рассказанная на этих страницах, или нет, не суть важно. Главное в ней то, что, благодаря ей из недр веков вдруг выступила перед нами жизнь людей, о коих мы имели столь мало представления, что, можно сказать, не ведали совсем ничего. Но они жили, страдали, любили. И даже были столь счастливы в той жизни, что ухитрились оставить свой след в истории, какой протянувшись из ее глубин, вдруг отозвался ясным чистым звоном и в нашей с вами действительности, заставив сравнить судьбы наши и людей древности. И удивиться безмерно их поразительной схожести.
***
Зеленое тело каменного кинжала засветилось и завибрировало. Он искал своего хозяина, которому грозила сейчас страшная опасность. Он, будто живое существо, чувствовал это. И пытался помочь. Его сотрясала такая же дрожь, как человека, пребывающего в лихорадке. Прозрачный ярко-зеленый камень светился изнутри, и это свечение все усиливалось. Кинжал трясся. Он начал поиск некоторое время назад, не почуяв рядом с собой энергию хозяина. Она ослабла. Это говорило о том, что хранитель удалился от нужного места на значительное расстояние. Или вовсе сгинул. Так уже было. Давно. Прежний хранитель исчез внезапно. Его свет погас, и стало ясно, что его энергия растворилась среди других энергий подлунного мира. Другому грозила та же участь сейчас, и кинжал собрал все силы, чтобы помочь ему, удерживая в мире живых. Наконец, у него получилось… Он отыскал хранителя. Тот еще дышал. Свечение кинжала усилилось, удивительный камень, составляющий его основу, сделался горячим, нагрел поверхность, на которой покоился. Невидимый свет достиг хранителя, окутал его тело, начиная излечение, и внезапно погас, сохраняя силы. Более он ничего не мог сделать.
Но и того было довольно…
***
Руки затекли. Спина тоже, хоть седло было добрым, с крепким устойчивым арчаком, седельные подушки, набитые шерстью, мягкими, а стремена удобно поддерживали ноги. И все одно к оконечности пути он все чаще стал делать привалы, слезал, разминая ноги. Да отжимал руки от земли, разгоняя в них кровь, будто этим пугая свою усталость. И не мудрено! Месяц и добрая половина другого он уже в пути, и то потому, что путь этот сделался ему давно знаком, будто любимая скатерть на столе в родном доме, все морщинки за стольки лет узнал в нем, все выверты его увидел, сроднился, будто бы с другом лучшим. Верным да преданным. Ни разу его не подводившим. Середина весны уж миновала, покуда ехал, дни идут к ее оконечности, и жара об эту пору стоит в Таврии небывалая.
Дома в полях новгородских еще снег, поди, лежит в низинах, покрывая прелую после зимы землю. Ветры то и дело принимаются выть, да такие, что об зиме вспомнишь тотчас. Да лед на реке едва стаял, пошел углами, прибиваясь к берегу, заслоняя собою прошлогоднюю траву да толкая к берегу стрелы усохших от зимних морозов камышей.
