пролог
Вот и финал сегодняшнего дня. Для себя можно считать – ночи. Хотя, если совсем уж начистоту, в большей своей части вечера, конечно. Пусть и позднего уже. А так развлечения начались, конечно, как только солнце за горизонтом скрылось.
Какие именно развлечения? Ну, перво-наперво, по лесу с криком и гиканьем пронеслись. Сам-то Херн во главе, понятно, на высоком чёрном жеребце (том самом, что подчинялся только воле хозяина своего). А за ним и свита его – свора гончих, вновь возрождённая из небытия, пусть и на несколько часов всего. И, дабы хозяин один не надрывался, лающая и скулящая так отчаянно и свирепо, что любая тварь земная (человек ли, зверь, другой кто), в пределах слышимости оказавшаяся, от ужаса стынула просто да немела.
А и как по-другому то? На то она и есть Охота Дикая, чтобы не замечать препятствий на пути своём. Да панику и смятение кругом наводить. Это кругом, повторюсь. Если же на дороге кто, не приведи господь, у дикой братии окажется, так сметён этот несчастный в один миг будет. И останется бедняга в памяти лишь безымянным, да очередным победным трофеем кровавой жатвы Охотника.
На этот раз, правда, дорога оказалась свободна. Удалось по лесу беспрепятственно сделать как два полных круга, так и по диагонали ещё несколько раз его пересечь. Олени, шестым чувством своим угадавшие появление хозяина этих мест, заранее убрались подальше от широких троп и попрятались. Люди тоже сегодня на рожон не лезли.
И, тем не менее, всё же не настолько благоразумными, как олени те же, человеки оказались, чтобы совсем уж в этот вечер в лесу не появляться. Учуял, учуял Херн-охотник присутствие совсем недалече очередного глупого создания, браконьерством, бесспорно, в его владениях промышлять задумавшего.
Грозно сдвинулись брови. Губы поджались в одну узкую страшную линию. Яростно сверкнули глаза. Херн был взбешён. Но не до такой степени, конечно, чтобы тут же броситься в атаку. Следовало насладиться охотой. Следовало. Сполна. Сначала на двуногую дичь. Ну, а потом уже и оленями заняться можно…
Охотник поднёс к губам свой рог и затрубил. Леденящий кровь звук накрыл собой лай собак. Однако свора сдаваться не собиралась. Она завыла ещё громче, ещё отчаянней, забегала, заметалась вокруг своего хозяина, в нетерпении ожидая команды “Искать”.
Грозный чёрный конь также уловил запах человеческого тела. И тут же заперебирал копытами недовольно. Потом шумно втянул в себя воздух, сердито и свирепо заржал, поднявшись на дыбы, и выпустил, опускаясь, из ноздрей две страшных струи пламени.
Херн похлопал своего единственного друга по крупу, успокаивая его и подбадривая. Затем ещё раз, приподнявшись на стременах, протрубил в рог и только уже после этого, нагнувшись теперь чуть не до земли, не прокричал. Нет! Он прошипел: “Ищите, твари”.
Свора в один миг сорвалась с места и, словно изначально зная, где укрылась добыча, свернула вправо и понеслась в глубину леса, прямо сквозь деревья.
Херну достаточно оказалось лишь слегка раздвинуть ноги, ослабив давление на бока своего скакуна, чтобы конь бросился вслед за собаками. Числа совместно добытых трофеев у охотника с его жеребцом было не счесть, и они давно уже научились понимать друг друга без лишних слов и команд.
Дикая Охота неслась через лес, не разбирая дороги. И от того казалась ещё страшнее.
Не прошло и пяти минут, как гончим псам удалось обнаружить нечестивца. Они окружили его, спрятавшегося под какими-то смешными кустами, и снова начали лаять. И не только победно и торжествующе да по-прежнему жутко, но ещё теперь и как будто призывно, словно голося: “Хозяин, хозяин! Мы нашли его! Дай нам порвать человечишку на части!”
