В году триста семидесятом, по новому летоисчислению, многочисленные племена Гуннов, заполняя всё пространство бескрайних просторов степей вооружёнными всадниками, гремя бесчисленными повозками, накрытыми хорошо выделанной непромокаемой кожей, под жарким, палящим солнцем ранней весны, преодолевая вышедшие из берегов полноводные реки, медленной лавиной двинулись из Центральной Азии в сторону Кавказа. И в течение нескольких лет захватили всё его северное предгорье, а вместе с ним и плодородные приморские степи. Многих Аланов, в чьей власти находилась эта территория, побили на поле брани, других пленили, а большая их часть, во главе с королём Сангибаном, отступила на Запад, надеясь на защиту Великой Римской империи. Гунны же, наслаждаясь плодами быстрой победы, на время, забыв про Алан, продолжили свой путь дальше, теперь на Север. Но здесь им внезапно преградили путь каганаты Артании, Куябии и Славии, простиравшиеся от студёного моря до тёплых вод Гирканского и Ашкенаского морей и надёжно охранявшиеся родовыми племенами воинственных Славян и Сарматов, в коих наравне с мужчинами отлично владели оружием и женщины, нередко стоявшие во главе своих кланов. Лишь через несколько лет, так и не победив гордые и свободолюбивые народы, они смогли договориться с ними о мире, устремив, на этот раз свой взор вновь на юг. В поисках богатства и славы к огромной армии завоевателей примкнула и основная часть, доселе воевавших с ними, Сарматов. Двумя потоками – через Перекоп и с Таманского полуострова через пролив – Гунны обрушились на Крым. Его города были взяты штурмом и разграблены. Под натиском завоевателей тысячу лет существовавшее Боспорское царство исчезло с лица земли. Затем наступила очередь германских племён-готов, живших к западу и северо-западу от Алан. Вестготы бежали в страхе за Дунай, а остготы, вступив в сражение, были разбиты. Их король Эрманарих, не перенеся позора поражения, закончил жизнь самоубийством. Под властью Гуннов оказалась огромная территория от Волги (Сарматы называли её – Ра) до Дуная. С этой поры они становятся беспокойными соседями изобилующим богатством и роскошью городам Великой Римской империи. Погрязшей, к тому времени, в междоусобных распрях патриций, а также, повсеместном мздоимстве и коррупции, в результате чего, распавшейся на западную – столицей которой по-прежнему оставался Рим. И восточную – центром которой, отныне, являлся Константинополь. Наконец в четыреста тридцать четвёртом году экспансию на запад возглавил Аттила – жестокий и алчный, снедаемый жаждой власти, в тоже время очень хитрый, умеющий прислушиваться к совету других. Став во главе этой многоликой армады он выдвинул Феодосию второму, сидевшему в это время на византийском троне, ультиматум. Аттила потребовал, чтобы ему были выданы все перебежчики и выслана дань, а также, чтобы были отправлены посланники для переговоров о платеже дани на будущее время. В ответ он получил уведомление, что римляне не выдадут прибегших под их покровительство людей, но вместе с ними примут войну. Разгневанный этим высокомерным ответом, Аттила, переправившись через Дунай, двинул свои орды на империю.
Раб
Сквозь узкие щели отвалившейся местами глины между грубо струганных брёвен, в сырое, тёмное помещение пробился первый лучик рассвета. Косо упав на гнилую соломенную подстилку, где, закутавшись в рваное тряпьё, лежало нечто напоминающее человека. Тотчас тело пошевелилось и, звякнув тяжёлыми цепями, висевшими на его смуглых, мускулистых руках, раздвинуло длинные космы закрывавшие лицо. На свет из-под них вынырнули широкие выразительные глаза, которые, быстро пробежавшись по мазаным стенам, остановили свой взгляд на входной двери. За ней послышался глухой человеческий голос и прямой, чуть с горбинкой нос, втянул глубоко ноздрями воздух, сразу почувствовав затхлый запах скисшего молока. Наконец прогремел засов и в открывшемся проёме вырос силуэт пожилого, гладко выбритого человека, одетого в серую тунику поверх длинных штанов такого же цвета. Придерживая ногой в сандалии дверь, он, поставил на пол деревянную миску, наполненную пахучим пойлом, и хрипло проговорил:
