- Ваши документы?
Рожа у мента была предовольная и
такая гладкая, словно он был отлит из пластика на фабрике по
изготовлению полицейских, и только что сошел с конвейера.
Мент чуть ли не козырнул мне,
растянувшемуся на вокзальной скамейке, что выглядело минимум
дико.
Мое полуголое тело слегка
потрясывало от холода, от голода в желудке как-то неприятно
свербило, урчало и постанывало, но я подтянул колени в рваных
джинсах к животу и просипел что-то вроде:
– Вот это то, что только… – разыскав
бумажонку за пазухой.
– Это? Только? – полицейский
брезгливо повертел двумя пальцами желтую мятую бумажонку,
протянутую мной. – Интересно... Это же справка об освобождении? –
мерзавец полувопросительно поднял ровные брови.
– Угу, – непочтительно буркнул я,
теперь пытаясь вытянуть ноги, по которым процарапались крупные
мурашки.
Мурашки-антипрофит от понимания, что
я буду сейчас обеспечен жильем на зиму, то есть отъеду в сырую и
грязную каталажку с кусачими клопами и вонючими соседями по
переполненной камере.
– А паспорт твой где? – нахмурился
мент.
Хотя теперь после переименования
доблестной советской милиции в пафосную российскую полицию, его
следовало называть «пент», но это вообще непотребно звучало.
– Нетушки, – мой голос звучал глухо,
будто из-под земли.
Я отчетливо понял в этот гадкий миг,
что не успел заметить, насколько быстро опустился на самое дно, а,
может, и ниже. Промозглость продуваемого во все распахнутые двери
вокзала вызывала только легкую дрожь, хотя я оказался тем самым
счастливцем, у которого не было даже рубашки. Какая-то грязная
чужая куртка без пуговиц прикрывала голое тело. А на потерявших
цвет джинсах было больше дыр, чем жесткой ткани. Разваливающиеся
ботинки я перетянул бечевкой, чтобы подошва не осталась на плитах
пола после первого шага.
И хотя я достиг внутреннего
необходимого организму градуса, выпив что-то жутко вонючее и
ненормально жгучее, мое тело всё-таки бил озноб, потому что душу
корчило отчаянием. Я прошел все круги забвения, но боль всё еще
грызла меня, как остервенелая псина.
И что со мной случилось такового?
Ну, ушла жена. Ну, я выпал из привычного уютного и обеспеченного
мира обывателей столицы, попав в тюрьму. Ну, мне незачем и не для
кого жить. И что? Даже мне самому такого, как я, не было бы
жаль.
А вот сломался. Из-за пары-тройки
пустяков выходит?
«Стыдно, Ваня, очень стыдно», –
проскрипел я мысленно с интонациями бывшей тёщи.
Тем временем второй бравый служитель
неумолимого закона вытаращил на меня глаза из-за плеча первого.
– Вот полюбуйся на него, стажер, –
ткнул в меня пальцем первый гладкий пент, – у него не то что,
прописки, паспорта нет. Сидел. Наш клиент. В чистом, то есть в
самом что ни на есть затрапезном виде!
– Бомж одна штука, главное, и,
правда, в самом лучшем виде, – усмехнулся стажер, который был еще
глаже и моложе первого, и словно угадывая мои мысли про новеньких
фабричных полицейских, продолжал, – выпущен столичным заводом
«Бомж-стандарт»! Воняет на все сто, не уважает власть на двести,
свежими миазмами помойки, застарелого перегара и сортира наполнит
наш автомобиль, никакой очиститель воздуха не спасет. Повторяюсь,
об этом я уже говорил.
– Но! – первый сунул мою справку об
освобождении в карман и звякнул молнией, накрепко застегивая его. –
Сегодня двадцать девятое февраля. Если возьмем этого клиента, наш
список будет закрыт подчистую.
Мне хотелось завопить:
«Эй! Куда хватаешь справку?! Куда
тащишь?!! Отдай! Мне нужен же хоть какой-нибудь документ!!! Не хочу
в каталажку!!!» – но я только сипел и жалко извивался
полураздавленным червяком.
– Доходит? Уже? – псевдо-заботливо
склонился надо мной стажер.
– Нет, – хихикнул первый, – пока он
живее всех живых.
