Москва, осень 1889 года
Снег еще не выпал, и улицы уже пылили под ранним солнцем. Дворники сметали листву, а над переулками лениво плыли клубы пара от утренних машин – грузовых, почтовых, пассажирских. Город жил, рос и не сомневался в себе.
По Петровке пробежал мальчишка с толстой пачкой газет:
– Открылся новый маршрут до Омска – дирижабли теперь летают через Екатеринбург! – выкрикивал он на ходу.
У Яузских ворот студенты, дожевывая баранки, спорили, почему Александр I начал проводить конституционные реформы. Один утверждал, что его впечатлила речь Наполеона на Аахенском конгрессе 1816 года, второй ссылался на астральные таблицы, третий просто курил и молчал: он считал, что история не отвечает, если спрашивать в лоб.
Москва была прежней. И при этом – совсем другой. Все здесь было немного на шаг впереди, немного иначе. Та же пекарня, но с механическим подъемником для мешков с мукой. Те же часы на башне, но с гироскопическим корректором хода. То же небо – но с висящими в нем дирижаблями у Шуховского аэровокзала.
Город жил – глубоко, внятно, уверенно.
А люди… любили, ссорились, торговались на рынках и опаздывали на приемы. Пили чай и кофе, ругали думских депутатов, читали истории в газетах и книгах и по-прежнему верили, что добро должно быть с кулаками – если не физически, то духовно.
Город знал – за последние двадцать лет мир изменился.
Одни верили в прогресс и торжество электрической эры. Другие – в традиции и глубинную мудрость народа. Третьи – в изменение самой структуры пространства, усиливший контакт с духами, домовыми и лешими. С ангелами и демонами. Они называли это Переходом. Шептались, что он идет медленно, но неотвратимо. Как туман, стелющийся по земле: сперва не мешает, а потом не видно дороги.
А где-то совсем рядом стояла сцена. Маленькое кафе у Таганки, один столик у окна. Один юноша, одна женщина, один разговор, после которого ничто не будет прежним.
Тут начиналась история. Или, может быть, продолжалась.
Молодая женщина зашла в кафе на Таганской площади и остановилась, окинув взглядом зал. На ней было темно-синее пальто с поясом, юбка до щиколоток и изящные шнурованные ботинки на низком каблуке. Волосы под маленькой шляпкой были аккуратно подстрижены на американский манер. Она перекинулась парой слов с подошедшим официантом и легкой, но решительной походкой пошла за ним. При ее приближении Фёдор поднялся из-за столика и вежливо поклонился.
– Добрый день, – женщина протянула руку. – Анна Петровна Герц, «Московские ведомости».
– Фёдор Алексеевич Кузнецов, – ответил он, пожимая руку. – Рад знакомству.
– Спасибо, что согласились на интервью. Нашим читателям очень интересно будет узнать про обычную жизнь необычных людей или необычных мест. У вас сколько есть времени? – спросила она, открывая блокнот.
– Чуть больше часа, а потом мне нужно будет пойти на угольные склады, что у Нижегородского вокзала. Их хозяин, господин Конюхов, просил проведать.
– Что там может быть необычного?
– Говорит, что в одном из ангаров нечисть завелась, шумит по ночам, шуршит, рабочие туда заходить опасаются.
– Крайне интересно. – улыбнулась Анна, – Неужели какой-то кобольд завелся?
– Рудник? – Фёдор сделал ударение на первый слог. – Маловероятно, они от шахты далеко не отходят. Надеюсь, что просто ночному сторожу что-то в шуме ветра в печной трубе почудилось.
– Мне можно будет пойти с вами?
– Да, если это окажется шум в трубе.
Анна обладала удивительной особенностью, она умела одновременно спрашивать, внимательно и с искренним интересом слушать ответы и при этом, не отрываясь от разговора, быстрым мелким почерком заполнять страницу за страницей в своем блокнотике. Разговор зашел про «Фабрику волшебства».
