Внукам и внучкам от дедушки
Глава I
Жила-была картошечка. Жила она на лужайке в лесу. Как она там оказалась – никто рассказать не может. Одни говорят, что это ёжик путешествовал, исследовал новые территории и прихватил где-то картошечку – с грибочком перепутал. Да и любопытный был тот ёжик. Правда – подслеповатый, но нюх у него был отменный. Перепутать-то он вряд ли бы перепутал, а вот прихватить на пробу мог. Он и не такое прихватывал. Однажды, от дачников кактус притащил – вот смеху в лесу было. Бедный ёжик долго в объяснениях путался – зачем он кактус в лес притащил, то ли друга себе искал, то ли памятник при жизни себе хотел поставить. А сороки говорят (хотя кто им верить будет, они всегда всё путают), что картошечку в лес белки притащили. Что якобы белки подсмотрели, что странные человечки на красивой зелёной лужайке бегали и какой-то фрукт круглый пинали, всё поделить его не могли. Ну как сорок слушать можно? Ну кому из этих умных двуногих и двуруких придёт в голову бегать по полю и круглый фрукт ногами пинать, падать, опять пинать. А фрукт-то несъедобный, чего за ним бегать-то? Да и в руки взять его можно, белки видели, он не кусается. Но опять же, сороки говорят, что это бельчата подражать людям стали, круглую картошечку стали по полю катать, а потом самый хитрый бельчонок схватил картошечку и убежал с ней в лес. А чтобы мама–белка не ругала, под лопух спрятал. Лопух, он и в лесу лопух.
А картошечка там пригрелась, перезимовала и ростки пустила. А потом она проснулась. Проснулась она от того, что кто-то рядом сопел, похрюкивал и тыкал ей в глазки чем-то влажным. Это оказался кабанчик. Он принюхивался к картошечке и, вероятно, хотел её скушать.
– Эй, эй, ты что? – прикрикнула на него картошечка, – не ешь меня, я невкусная.
– А я откуда знаю, я же тебя не пробовал, – спросил кабанчик.
– А разве тебе мама не говорила, чтобы ты не брал в рот что попало, а сначала думал? Можно в конце концов спросить у взрослых. А ещё лучше – съешь этот лопух, который закрывает мне солнце на закате.
– Я что «лопух», чтобы есть лопух? – спросил кабанчик.
– Нет, не лопух. Ну, по крайней мере, если и лопух, то не тот, который лопух, который растёт. Хотя и ты растешь. Так может ты тоже лопух? Что-то я заговорилась, – пролепетала картошечка. А про себя подумала: «Так можно и до «пюре» договориться». И вслух продолжила:
– Послушай, миленький, но если ты не лопух, чтобы есть лопух, так ты и не картошечка, чтобы есть картошечку. А я картошечка. И тебя, миленького такого хрюшку, есть не буду. И ты меня не ешь, а то станешь картошечкой.
– Как приятно, – ответил кабанчик. – Миленьким хрюшей меня только мама называет. Я не буду тебя есть. Я не хочу быть картошечкой. Я хочу быть хрюшей–кабанчиком. А ты точно не вкусная?
– Точно–точно, точнёшеньки, точнее не бывает.
– А мне кажется, что я где-то похожее на тебя видел. Такое обжаренное в масле, очень вкусное – я находил на помойке.
– Глупышка. Это было заморское очень вредное чудо-юдо «фри во фритюре». Это совсем другое. Ты ещё скажи, что меня можно в костре запечь и скушать.
– Хорошая мысль, – сказал кабанчик и уставился своими поросячьими глазками на картошечку, пытаясь задуматься.
– Хорошая мысль – это запечь в лопухе колорадского жука, который подбирается ко мне. Послушай умного совета, Хрюша. Во-первых, держись от костра подальше.
– А во-вторых? – спросил кабанчик.
– А во-вторых, у тебя хвост крючком и пятачок на носу. Ты смешной и добрый и тебя мама зовет. Можешь спросить её про костер. Она, как и я, плохого тебе не посоветует.
Кабанчик развернулся, увидел маму и побежал спрашивать её про костер. А так как ему не поручали спросить – съедобная или нет картошечка, то он и не стал об этом спрашивать.
