Соседи считали Клавдию Семёновну мегерой. Характер у неё такой.
Чуть что – сразу скандал и ор до хрипоты. А повод найти не трудно.
Бывшая учительница русского языка и литературы она яростно вела
подьезд к образцу высокой культуры. Всюду расставила цветы, на
подоконники взгромоздила книги, списанные в библиотеке, а на стенах
повесила репродукции картин. В палисаднике же перед домом разбила
клумбы и копалась в них с ранней весны до поздней осени.
Поначалу к увлечениям Клавдии Семёновны соседи относились с
пониманием, даже поддерживали. Добавляли книги на подоконники,
убирались. Вот только вместо доброго слова, слышали от Клавдии
Семёновны лишь придирки да упрёки. То горшок кто-то подвинул, то
бычок в клумбе потушил. Даже просто следы от грязных башмаков
оставил – уже преступление. А Клавдия Семёновна и не разбиралась.
Всех скопом обвиняла и каждого отчитывала, чем в короткие сроки и
заслужила прозвище «Мегера».
Впрочем, репутация среди соседей Клавдию Семёновну волновала
меньше всего. За тридцать лет работы в школе она убедилась, что за
каждым человеком тянется грязный шлейф из вранья и лицемерия, а все
эти вежливые улыбочки – лишь попытка пыль в глаза пустить.
Однажды утром Клавдия Семëновна вышла на лестницу и с удивлением
воззрилась на рассыпанные по полу черепки от горшка и клочья земли.
Всë то возмущение, что до сих пор Клавдия Семëновна копила в себе,
разом вырвалось наружу:
– Ну что за люди! Ну что за свиньи такие! Никак их
по-человечески жить не заставишь. Уже и делать ничего не прошу,
просто не трогайте, а всё равно…
Пока она, раскрасневшись от усердия, бегала по лестнице, не
зная, за что хвататься, к ней поднялась Лена. Местная уборщица с
худым смуглым лицом, почему-то вечно изнеможённым, словно после
недельной бессонницы. Казалось, Лена уже родилась уставшей, и так
за тридцать с небольшим лет ни разу не отдыхала. Или охотно
представляла себя в роли Сизифа, а валун ей заменяла половая
тряпка, без которой на людях Лена не появлялась.
– Доброе утро, Клавдия Семёновна, – с тихим отчаянием
поздоровалась она. – Какой тут бардак устроили. И кто же это
сделал?
– Кто, кто. Не знаю, кто! Знала бы – руки оторвала. Уж поверь
мне, моя хорошая, я бы этого варвара научила бы соседей
уважать.
Пусть цветастый летний костюм для прогулок по парку и
широкополая соломенная шляпка могли ввести в заблуждение, внутри
Клавдии Семёновны ненависть кипела истовая и неукротимая. Никто в
здравом уме ни на секунду бы не усомнился, что она готова
претворить в жизнь все свои угрозы.
Лена уныло осмотрелась, потёрла нос рукой, которой держала
тряпку, и принялась за уборку. А Клавдия Семёновна так и квохтала
поблизости, щедро сыпля проклятия и угрозы.
Неизвестный хулиган на одном цветке не остановился. Через два
дня так же беспощадно он расколотил горшок с фикусом. Потом герань.
Потом изодрал трёхтомное собрание сочинений Пушкина, от чего сердце
Клавдии Семёновны едва не остановилось.
Каждые два-три дня подъезд оглашало гулкое эхо, распространяя на
все девять этажей отборную брань. Как выяснилось, бывшая
учительница филигранно владела не только литературным языком, но и
удалым матом, который без перевода понимал разве что сантехник
Михалыч из семьдесят восьмой квартиры.
Долгое время Клавдия Семёновна подозревала кого-то из соседей.
То сорванцов с девятого этажа, то накачанного оболтуса с третьего.
Все свои версии она высказывала мужу, Олегу Васильевичу. Сутулому
седовласому бывшему учителю истории. Ему даже вслушиваться не
приходилось. Жена сама задавала вопросы, сама на них отвечала и
сама же с собой спорила. А Олег Васильевич терпеливо глядел в окно,
ожидая окончания разговора, и пожевывал губы, гадая, какая будет
завтра погода.
