Зеленые глаза электронных часов светились симметричными цифрами: 02–20. Затем левый глаз подмигнул: 02–21.
За стеной до сих пор орала музыка, забивая смазанные, словно следы кроссовок в слякоть, голоса. Грохнул очередной залп хохота; после полуминутной паузы – 02–22 – еще один. Но ведь когда-нибудь они лягут спать, им же тоже с утра на пары… 02–23.
Она повернулась на бок, чтобы не видеть часов. Глаза уже давно свыклись с темнотой. Рубашка Андрея, раскинув рукава, смутно белела на полу; из-под нее выглядывал фрагмент брюк, стянутых, оказывается, прямо вместе с трусами: вон цветастая резинка за кожаным хвостиком ремня. И рядом – смятый квадратный пакетик с рваным краем.
Снова заворочалась. На животе, лицом в подушку, было удобно от силы пару мгновений – потом захотелось дышать. В который раз перевернулась на спину и, едва помещаясь на самом краю кровати, сухими бессонными глазами уставилась в лысую лампочку под потолком. Мимо наискось пробежали лучи от автомобильных фар.
Музыка вдруг утихла, и она успела вздохнуть с облегчением, – прежде, чем нестройные девичьи голоса потребовали: «Включи!», – и кто-то немедля исполнил их требование.
Вот тут-то и захотелось плакать.
Все должно было произойти совсем-совсем не так. Не здесь и, наверное, не сейчас. И не… она прикусила губу, обрубая щупальце незваной, холодной и скользкой мысли.
С ним. Только с ним.
И ей совершенно не было больно…
Андрей сказал, что так тоже бывает. И вовсе не сразу уснул: они долго разговаривали про любовь и про жизнь, и даже о том, как после института – пять вечных лет! – можно будет пожениться… Просто он-то не первый раз ночует в общежитии. Он привык, что музыка за стеной и зеленые часы прямо в глаза…
02-30. Полтретьего.
Она опять повернулась на бок – теперь уже лицом к Андреевой спине. Теплой, тихонько посапывающей. На узкой пружинной кровати нос почти касался его кожи; от щекотки захотелось чихнуть.
И вдруг она взвилась в диком, неправдоподобном ужасе.
Отшатнулась, едва не потеряв равновесие. Расширенными глазами смотрела на эту смуглую, поросшую редкими кустами курчавых волос, абсолютно чужую спину.
И он – не Андрей!!! – зашевелился, перекатился на другой бок, сотрясая пружины, и приподнялся на локте. Короткая шея в буграх волосатых плеч, маленькие сонные глазки на орангутаньем лице. Утробный зевок, переходящий в ухмылку. И тянущиеся к ее груди толстые пальцы с обкусанными ногтя…
05-45.
Она вросла взглядом в зеленые цифры, не веря, что проснулась.
В рассветном полумраке комната Андрея была похожа на старую черно-белую фотографию. Темно-серый шкаф с покосившейся дверцей, чуть посветлее стол у окна. Вторая кровать – голая, без матраса. Большой плакат на стене: какой-то голливудский спаситель мира с шерстью на могучих плечах… н-да. И ни единого звука; общежитие таки сдалось и заснуло.
Ее все еще сотрясала нервная дрожь. Как в детстве после кошмарных снов, было страшно шевельнуться. Маленькая, испуганная, одинокая девочка… нет.
Теперь она не одна.
Одеяло сползло с нее, разделив их с Андреем. Холодно. Она потянула на себя одеяльный угол, придвинулась, прижалась к теплой спине, обняла за плечи. Андрей что-то пробормотал, не просыпаясь, заворочался и вслепую нашарил ее грудь.
Она медленно убрала его руку. Села на краю кровати; смаргивая, щурясь, рассматривала в упор его безмятежное лицо с полосками светлых пушистых ресниц и трещинкой на губах. Его лицо…
Это было как ледяная вода, как зовущее дыхание колодца. Ночной кошмар показался просто корявой шуткой по сравнению с…
Он был НЕ ТАКОЙ. Чужое лицо, чужое тело. Посторонний человек, с которым она никак не могла… она вообще никогда его не знала.
