В зеркале отразилось бледное лицо с острым подбородком и тонким
носом. Невыразительное птичье личико, обрамленное темными кудрями.
Графиня, не глядя, сняла с тонкой шеи жемчужное ожерелье. Маленькие
теплые бусины приятной тяжестью легли в ладонь. Подвижные пальцы
стали перебирали их как четки: глаза полузакрыты, брови сдвинуты к
переносице. Со стороны казалось, что графиня молится, но Виктория
повторяла имя любовника.
- Что сказать его сиятельству Петру Борисовичу? – служанка так и
осталась стоять у шкафа с ворохом платьев в руках, - Он ожидает
вас, чтобы сойти к гостям.
- Скажи, – хозяйка не подняла головы, только пальцы замерли на
ожерелье, - графиня изволит спуститься одна.
Пока служанка помогала госпоже облачиться в платье, в гостиной
собирались грозовые тучи. Граф, являясь хозяином дома,
старался быть одинаково вежливым ко всем гостям, но этот верткий
офицеришка выводил его из себя. Все в иностранце раздражало Петра:
черные усики, манера витиевато изъясняться, легкий акцент, даже
невинный взгляд, но особенно то, что он спутался с его женой.
Больше всего графу хотелось схватить мерзкого французишку за
шиворот и вытолкать вон.
- Когда же изволит спуститься мадам Виктория, главное украшение
этого дома? – голубоглазый француз чувственно улыбнулся и
подхватил бокал вина с подноса слуги, проходившего мимо.
- У графини болит голова, - граф наградил наглеца тяжелым
предупреждающим взглядом.
- Думаю, что смогу помо… - тут рот офицера странно скривился,
перекосившись на сторону, а глаза напротив – вылезли из орбит,
словно француз стремился разглядеть что-то важное возле самого
носа. Бокал с вином выпал из разжавшихся пальцев, алая жидкость
потекла по рубашке офицера. Изо рта повалила пена, тело затрусило в
недолгой судороге и рухнуло, как подкошенное.
Воцарившаяся в бальном зале тишина рассыпалась, когда на верхней
ступеньке появилась Виктория. Издав дикий вопль, графиня бросилась
вниз по лестнице, рискуя споткнуться и свернуть себе шею. Упав на
колени возле неподвижного любовника, она не переставая
подвывала.
- Его отравили! Лекаря! Да позовите же вы кого-нибудь… - хрупкие
ладони неожиданно сильно вцепились в остывающее тело, - Открой
глаза, ты не умер, Федерик. Ты не мог! Дыши!
Толпа испуганных гостей перешептывалась, вино больше никто не
пил. У молоденькой дебютантки случился обморок, старая вдова
Афросьева тихонько всхлипывала, а главная сплетница – жена
фельдмаршала, представляла, как будет смаковать подробности
скандала в собственной гостиной.
Семейный врач быстренько констатировал смерть от сердечного
приступа, стараясь не обращать внимания на пену, обильно
выступившую на губах.
- Он умер. Оставь его, Виктория, тебе не подобает оплакивать
смерть слуги короля, словно базарной торговке, - епископ смиренно
вознес молитву за упокой души офицера, чем ни на мгновенье не
обманул ее. В глубоко посаженных глазах священнослужителя тлели
осуждение и брезгливость.
- Что же вы все молчите? На ваших глазах убили человека, а вам
нет до этого никакого дела, - пробормотала графиня, поднимаясь.
Светской лоск покинул ее фигуру: сгорбленную, со сжатыми кулачками
и опущенной головой. Так могла бы стоять крестьянская баба,
оросившая своим потом не одну полосу земли.
- Виктория, довольно! - Она вздрогнула и подняла глаза на мужа. Его
имени нанесено тяжкое оскорбление, но разве ей есть до этого дело?
Равнодушие и высокомерие графа толкнуло ее в объятья Фредерика. Это
он виноват, что у нее ничего не осталось. Вот он и станет платить
по счетам.
- Уйди, Парашка, без тебя тошно, - графиня стояла у окна:
простоволосая, неодетая.
- Так облачиться бы надо, госпожа.
- Уйди! – графиня дикими глазами уставилась на служанку, не видя
ее. Виктория была далеко – там, со своим любовником, где их не
могли достать ни светское общество, ни закон.
