… Где я? Почему я ничего не вижу? Я ослепла?
***
Меня никогда не пугала темнота. В детстве я на радость родителям
спокойно шла в свою комнату, выключала свет и ложилась спать. Нет,
не потому что была дисциплинированным и послушным ребенком, а
потому что радовалась возможности побыть одной. Темнота уютна,
лишает необходимости притворяться и дает возможность расслабиться.
Ну и помечтать, конечно.
И нет, я не была каким-то особым ребенком. Ни аутизма, ни других
проблем с социализацией. Детский садик, школа, университет – все
как у всех; друзья, вечеринки, увлечения – я не пропустила ни один
из этих аспектов социальной жизни подростка. А вот хобби у меня
было, как говорит моя мама, нетривиальное – спелеология. Да-да,
темнота, замкнутое пространство, десятки метров толщи земли и камня
над головой – я лазила по подземным пещерам. Сейчас уже не так
часто, но и в мои двадцать с хвостиком лет я все еще посещала мир
сталактитов, сталагмитов и карстовых систем, изредка купаясь в
подземных реках и озерах.
Увлечение это появилось в средней школе. Мы ходили с классом в
поход, где с группой мальчишек залезли в одну из пещер, к которой,
само собой, взрослые нам запретили даже приближаться. Но когда это
останавливало малолетних авантюристов? В подобных рискованных
предприятиях я не была заводилой, но всегда была в первых рядах,
идя до конца. Девочки в классе меня не любили, так как думали, что
я рисуюсь перед парнями, но в этом они были ко мне несправедливы.
Мужской моя компания была исключительно из утилитарных соображений:
с мальчишками проще договориться, они не визжат в случае, если
увидят таракана, не бегут, если выскочит мышь, и в целом, как
правило, спокойнее относятся к неожиданностям.
Та пещера стала первой, а потом последовали курсы по
спелеологии, покупка снаряжения, вступление в клуб и периодические
поездки по стране. Научная составляющая всего этого меня мало
интересовала. Я лазила по пещерам чтобы просто посмотреть. Товарищи
называли меня спелеотуристом, потому что для меня это были
экскурсии. Я стремилась насладиться зрелищем, получить свой
адреналин и, как сейчас говорят, перезагрузить сознание. Другими
словами, пребывание в темном, сыром и замкнутом пространстве, куда
не пробивается ни один звук извне, меня не пугало. До сих пор.
***
Открыла глаза, но ничего не изменилось: с закрытыми, казалось,
было даже светлее. На несколько секунд меня парализовало от
абсолютности происходящего: ничего не вижу, ничего не слышу и
совсем не помню, как я тут оказалась. Мозг цеплялся за все, что
являлось реальным, понятным и осязаемым. И категорически
отказывался начинать размышлять. Казалось, начни я анализировать и
выстраивать логическую цепочку моего попадания в эту тьму, и я
сойду с ума. Поэтому старалась не думать глобально,
сосредоточившись на частностях.
Проанализировала свои ощущения и поняла, что хочу пить. В
спелеологическом клубе нас обучали первой помощи и навыкам выживать
в условиях дикой природы. Напрягла память и прикинула, сколько
человек может протянуть без воды. От трех до семи дней – вспомнила
я. А сколько я уже не получаю воду? Это вопрос.
Зажмурилась и, собрав всю свою волю в кулак, пошевелилась. Тело
двигалось, и боли не было. Что ж, значит, я не лежу при смерти,
парализованная. Исходя из моего образа жизни, такое могло бы быть,
упади я, например, в ущелье. Итоговые результаты сканирования
организма привели к выводу, что я, скорее жива, чем мертва: ноги
чувствую, спину тоже – ей больно лежать на твердом и холодном полу.
Голова поворачивается. Что с руками? Подняла левую и попыталась
ощупать пространство вокруг. Ладонь не встретила препятствий: рядом
не было ничего осязаемого. Что ж, рассказ Эдгара По
«Преждевременное погребение» – тоже не мой случай: будь я в гробу,
или в чем-то похожем, наткнулась бы на крышку.
