Глава 1
Её утро началось с рассвета —Пронзительный, леденящий душу звон колоколов, плывущий над спящим, вернее, замерзающим городом. Дурацкая служба.
Селена застонала, зарылась лицом в тонкое, пропахшее холодом одеяло. Каждый мускул в её теле протестовал, умоляя остаться в этой жалкой колее тепла, что её тело оставило на соломенном тюфяке. Но колокол не умолкал. Его звон был подобен ледяному когтю, впивающемуся в горло, приказывающему: Вставай. Покоряйся.
Она презирала этот звук. Больше, чем холод, больше, чем голод. Потому что за ним следовало самое унизительное – Урок Смирения в Цитадели. Час, когда они, Бессмертные, собиравшие их в своих идеальных, сияющих залах, с каменными лицами читали проповеди о ничтожестве смертных. О том, как людям следует благодарить за свою короткую, полную лишений жизнь. Это была изощренная насмешка, притворяющаяся учением. Изнасилование разума, облеченное в красивую речь и безупречные улыбки.
Вставай!– прошипела она сама себе, сбрасывая окоченевшими пальцами одеяло.
Воздух в комнате был таким холодным, что его можно было резать. Она натянула грубые шерстяные штаны, потрепанную тунику, а поверх – потертый плащ из толстой ткани, который уже давно потерял все свои водоотталкивающие свойства. Последним аккордом стали старые кожаные ботинки, подбитые обрывками войлока. Кожа на них потрескалась и стерлась до белизны, шнурки приходилось завязывать в три узла, чтобы они не развязались. Жалкая защита от вечной зимы.
Распахнув дверь, она выскочила на улицу, и ветер ударил ей в лицо, словно твердой рукой. Селена натянула капюшон и, сгорбившись, пустилась бежать по обледенелой, утоптанной снегом дороге. Вокруг, из таких же убогих каменных лачуг, высыпали другие люди. Все – с опущенными головами, все – спешащие на тот же призыв. Никто не разговаривал. Лишь скрип снега под ногами и тяжелое, учащенное дыхание создавали зловещий хор.
И над этой серой, понурой рекой смертных, в небе, парили они. Ангелы. Их крылья, сотканные из сияния, разрезали свинцовую пелену туч. Они были так прекрасны, что смотреть было больно. Их белые одежды не пачкались, их золотые волосы не растрепывались ветром. Они наблюдали. Следили, чтобы никто не смел ослушаться зова колокола. Их лица были спокойны и пусты, как поверхность льда. Ни капли презрения, ни капли злобы – лишь абсолютное, всепоглощающее безразличие, которое ранило куда сильнее любой ненависти.
А впереди, венчая собой весь город, возвышалась Цитадель. Он не был похож на творение человеческих рук. Его стены, отлитые из бледного, самоцветно сияющего камня, были идеально гладкими, без единого шва. Башни взмывали в небо неестественно тонкими шпилями, будто ледяные иглы. Он был одновременно прекрасен и ужасен. Дворец и тюрьма, выстроенная теми, кто смотрел на мир свысока – в прямом и переносном смысле.
Селена, запыхавшись, подбежала к вратам из полированного металла, на которых были выгравированы сложные узоры, рассказывающие о великой миссии Бессмертных. Врата были открыты, поглощая вереницу людей. Она сделала последний вдох ледяного воздуха и шагнула внутрь.
Тепло Цитадели обволокло ее, как бархатная петля. Оно было густым, искусственным, пахло озоном и чем-то сладким, чуждым. После уличного холода оно вызывало не комфорт, а легкую тошноту. Она прошла по зеркальному полу, в котором с тоскливой ясностью отражались её уставшее лицо и дырявая подошва ботинка, и толкнула тяжелую дверь в аудиторию.
Её взгляд упал на подиум, где уже стоял ангел, готовый начать свой ежедневный урок о их ничтожестве. И Селена, глотая комок горькой ярости, прошептала так тихо, что услышала лишь сама:
– Идеальные стены… идеальные лица… и абсолютная гниль внутри
