Подбросив в топку сырых дров и сглотнув горечь влажной копоти, я поёжилась, потирая ледяными ладонями озябшие плечи. Лара с Ромкой спали в отгороженном фанерной стеной закутке, где работал единственный обогреватель, нагружающий еле дышащую сеть, из-за чего электрический чайник вот уже двадцать минут пыхтел и никак не мог закипеть.
Безумно хотелось подлезть к ним под бочок, зарыться в тёплое одеяло, закрыть глаза и погрузиться в темноту, чтобы хоть на несколько часов забыть о причинах, что вернули меня в место моего детства, но дом, который простоял закрытым после смерти бабушки три года, требовалось отмыть, прогреть и привести в жилой вид.
Сырые поленья, наконец, схватились, лениво затрещали, пошевелились, оседая в мареве и подставляя ещё слабым язычкам пламени бока. Выдохнула радуясь, что не забыла науку деда по растопке.
— Ты, Милка, смотри и запоминай, — кряхтел дедуля в куцую бороду, шуруя в топке кочергой. — Без печи зимой не выжить. Избу не согреть, пожрать не приготовить, да и после баньки на ней самое то кости пропарить.
И я смотрела, запоминала. А чего ещё делать в деревне зимними вечерами, где ни телевизора, ни других развлечений. Каждые летние и новогодние каникулы мама отправляла меня сюда, с головой бросаясь в активные поиски очередного претендента в мужья. И если летом здесь отдыхали другие ребята, приехавшие отъедаться на бабушкиных пирогах, то зимой глубинка будто засыпала, и мне приходилось две недели проводить со стариками.
Тогда я не ценила этого, а в данный момент мне не хватало хлёсткого словца деда, жёстко оценивающего моих друзей, и радушие бабушки, всегда находившей что сказать, чтобы смягчить критику мужа. Сейчас я поняла о чём говорил дедушка, назвав Эдика слизняком, а его маман паразитирующим на моих нервах червём.
То, что Эдуард погуливал, пользуясь служебным положением, я подозревала, хоть и старалась не думать об этом, годами обманывая себя. Молодой, привлекательный декан в университете, где семьдесят процентов абитуриентов девушки. И не просто так Эдик тратил половину доходов на свой внешний вид, прописавшись в дорогих салонах и в премиальных бутиках. Круглогодичный солярий, эпиляция, массаж, стрижка бородки каждые три дня.
Когда-то и я, дура, повелась на лощёную мордашку, на красивые слова, на острый ум и всю ту розовую пыль, что мастерски раскидывал Эдуард. Для двадцатидвухлетней девчонки, выросшей без отца и мечтающей о надёжном принце, появившийся в университете смазливый преподаватель казался божеством.
Как-то очень быстро Эдик соблазнил меня, совратил, лишил девичьего стеснения, раскладывая на столе в опустевшей аудитории, и диплом я защищала с округлившимся пузом, где вот уже полгода плавал Ромашик.
Надо отдать должное Королькову — он не стал отнекиваться, предлагать деньги на аборт, юлить и придумывать пути отхода. Эд сразу взял меня за руку и повёл в ЗАГС подавать заявление, перевёз с вещами в холостяцкую квартиру и представил своей маме.
Далия Натановна, конечно, повздыхала, что единственный сынок привёл русскую бабу с сельскими корнями и с эфемерной землёй под ногтями, а не интеллигентную еврейскую девочку, нежно перебирающую струны арфы или виолончели, но ребёнок перевесил чашу ожидаемого. Ну, не срослось. Ну, подпортил Эдичка чистоту и непорочность семейного древа. На тот момент новоявленная бабушка уже строила лучшее будущее для внучика. Всё же можно исправить, найдя мальчику правильную невесту.
Лара издала невнятное «мяу», предшествующее ночному пробуждению и длительному нытью, если на этом этапе не погасить тревожность бутылочкой с молоком. Бросив последний взгляд на набирающий аппетит огонь, прикрыла чугунную дверцу и поспешила к детям на лежак, затыкая силиконовой соской ротик дочки и с протяжным стоном вытягивая ноги.
