Подбросив в топку сырых дров и сглотнув горечь влажной копоти, я
поёжилась, потирая ледяными ладонями озябшие плечи. Лара с Ромкой
спали в отгороженном фанерной стеной закутке, где работал
единственный обогреватель, нагружающий еле дышащую сеть, из-за чего
электрический чайник вот уже двадцать минут пыхтел и никак не мог
закипеть.
Безумно хотелось подлезть к ним под бочок, зарыться в тёплое
одеяло, закрыть глаза и погрузиться в темноту, чтобы хоть на
несколько часов забыть о причинах, что вернули меня в место моего
детства, но дом, который простоял закрытым после смерти бабушки три
года, требовалось отмыть, прогреть и привести в жилой вид.
Сырые поленья, наконец, схватились, лениво затрещали,
пошевелились, оседая в мареве и подставляя ещё слабым язычкам
пламени бока. Выдохнула радуясь, что не забыла науку деда по
растопке.
— Ты, Милка, смотри и запоминай, — кряхтел дедуля в куцую
бороду, шуруя в топке кочергой. — Без печи зимой не выжить. Избу не
согреть, пожрать не приготовить, да и после баньки на ней самое то
кости пропарить.
И я смотрела, запоминала. А чего ещё делать в деревне зимними
вечерами, где ни телевизора, ни других развлечений. Каждые летние и
новогодние каникулы мама отправляла меня сюда, с головой бросаясь в
активные поиски очередного претендента в мужья. И если летом здесь
отдыхали другие ребята, приехавшие отъедаться на бабушкиных
пирогах, то зимой глубинка будто засыпала, и мне приходилось две
недели проводить со стариками.
Тогда я не ценила этого, а в данный момент мне не хватало
хлёсткого словца деда, жёстко оценивающего моих друзей, и радушие
бабушки, всегда находившей что сказать, чтобы смягчить критику
мужа. Сейчас я поняла о чём говорил дедушка, назвав Эдика
слизняком, а его маман паразитирующим на моих нервах червём.
То, что Эдуард погуливал, пользуясь служебным положением, я
подозревала, хоть и старалась не думать об этом, годами обманывая
себя. Молодой, привлекательный декан в университете, где семьдесят
процентов абитуриентов девушки. И не просто так Эдик тратил
половину доходов на свой внешний вид, прописавшись в дорогих
салонах и в премиальных бутиках. Круглогодичный солярий, эпиляция,
массаж, стрижка бородки каждые три дня.
Когда-то и я, дура, повелась на лощёную мордашку, на красивые
слова, на острый ум и всю ту розовую пыль, что мастерски раскидывал
Эдуард. Для двадцатидвухлетней девчонки, выросшей без отца и
мечтающей о надёжном принце, появившийся в университете смазливый
преподаватель казался божеством.
Как-то очень быстро Эдик соблазнил меня, совратил, лишил
девичьего стеснения, раскладывая на столе в опустевшей аудитории, и
диплом я защищала с округлившимся пузом, где вот уже полгода плавал
Ромашик.
Надо отдать должное Королькову — он не стал отнекиваться,
предлагать деньги на аборт, юлить и придумывать пути отхода. Эд
сразу взял меня за руку и повёл в ЗАГС подавать заявление, перевёз
с вещами в холостяцкую квартиру и представил своей маме.
Далия Натановна, конечно, повздыхала, что единственный сынок
привёл русскую бабу с сельскими корнями и с эфемерной землёй под
ногтями, а не интеллигентную еврейскую девочку, нежно перебирающую
струны арфы или виолончели, но ребёнок перевесил чашу ожидаемого.
Ну, не срослось. Ну, подпортил Эдичка чистоту и непорочность
семейного древа. На тот момент новоявленная бабушка уже строила
лучшее будущее для внучика. Всё же можно исправить, найдя мальчику
правильную невесту.
Лара издала невнятное «мяу», предшествующее ночному пробуждению
и длительному нытью, если на этом этапе не погасить тревожность
бутылочкой с молоком. Бросив последний взгляд на набирающий аппетит
огонь, прикрыла чугунную дверцу и поспешила к детям на лежак,
затыкая силиконовой соской ротик дочки и с протяжным стоном
вытягивая ноги.
