Ритмичное пиканье кардиомонитора врезалось в моё сознание, пока я пыталась сфокусировать взгляд на экране компьютера. Тридцать шестой час дежурства. Мои пальцы скользили по клавиатуре, заполняя электронную карту последнего пациента. Бесконечные строчки уже сливались перед глазами в одну сплошную широкую, серую полосу. Два инфаркта за сутки. Одна клиническая смерть. Пять консультаций из приемного. Небесная канцелярия будто решила свести статистику к идеальному среднему по отделению, и в результате вместо размеренного дежурства получилось цунами.
– Доктор Громова, пациент в третьей палате снова просит обезболивающее, – голос Лены, нашей медсестры, выдернул меня из полудрёмы.
Я взглянула на часы – 08:17. Сорок три минуты до конца смены. Сорок три бесконечные минуты. Желудок сжался в спазме, к горлу подкатила тошнота. За сутки я успела выпить только один стаканчик больничного кофе, больше похожего на тёплую воду с привкусом старых тапочек, и съесть половину засохшего бутерброда с сомнительной колбасой.
– Сейчас подойду, – кивнула я, сохраняя отчёт и с трудом поднимаясь из-за стола. – Как там новенький в пятой? Жив ещё?
– Стабилен. Жалуется на боли за грудиной при движении, но ЭКГ без отрицательной динамики, – Лена устало прислонилась к дверному косяку.
Я направилась в палаты. Сначала третья, потом проверить пятую, и только после этого можно завершить писанину и сдавать дежурство Виталию Павловичу. Перед глазами плавали чёрные точки, но я шла по коридору с прямой спиной. "Доктор всегда должен выглядеть спокойным" – одно из первых правил, которое вдолбили в нас ещё в интернатуре.
В третьей палате лежал семидесятилетний Степан Аркадьевич, поступивший вчера с инфарктом задней стенки. Стандартное введение тромболитиков прошло успешно, но болевой синдром был ярко выражен.
– Степан Аркадьевич, как себя чувствуете? – спросила я, подходя к его кровати.
– Дочка, умираю, – простонал он, сжимая уголок одеяла пожелтевшими от никотина пальцами. – Сердце жжёт и давит, как будто трактор на груди.
Я проверила его ЭКГ на мониторе – без отрицательной динамики, но естественно, что болит. Инфаркт не зря называют маленькой смертью.
– Сейчас станет легче, – сказала я, делая отметку в карте и кивая Лене, чтобы вводила назначенный анальгетик. – На шкале от одного до десяти, насколько сильная боль?
– Все десять, дочка. Как тебя зовут-то? А то кричу "доктор", а толком и не знаю.
– Мария Андреевна, – улыбнулась я, автоматически поправляя капельницу.
– У моего сына жена тоже Мария, – его глаза чуть прояснились, когда лекарство начало действовать. – Хорошая девка, работящая. Не то что эти современные…
Я кивала, слушая его вполуха, пока проверяла давление и пульс. Всегда удивлялась, как быстро пациенты, особенно пожилые, начинают воспринимать тебя почти как родственника. Наверное, в этом есть что-то глубоко архаичное – доверять свою жизнь другому человеку и в благодарность пытаться установить с ним связь.
– …а муж-то твой где работает? – вдруг услышала я окончание фразы.
– Дизайнер интерьеров, своя мастерская, – ответила я автоматически.
– О, начальник значит! – оживился Степан Аркадьевич. – Повезло тебе, дочка. Хотя такой красивой грех не повезти.
Я улыбнулась, не разрушая его иллюзий. Если бы он знал, сколько раз я подрабатывала на двух, а то и трёх работах, чтобы Валентин мог развивать свой бизнес. Сколько ночных дежурств взяла, чтобы оплатить первый и последний взнос за аренду его мастерской. Сколько подарков от меня заказчики Валентина получили, чтобы появились первые положительные отзывы. Моя зарплата кардиолога долгое время была единственным стабильным источником дохода в семье.
