День на Танатос-3 всегда начинался с двух вещей: вкуса синтетического кофе, похожего на жжёную пластмассу, и ровного, успокаивающего гула ионного очистителя в углу её каюты. Кили ненавидела кофе, но этот гул обожала. Он был песней её независимости, монотонным гимном жизни, которую она сама себе построила на самом краю обитаемой галактики.
Она натянула рабочий комбинезон поверх тонкой майки, даже не взглянув в зеркало. Её отражение её не интересовало. Зачем, если весь день предстоит провести по локоть в хладагенте или под брюхом грузового шаттла? Длинные, почти белые волосы, которые когда-то наверняка требовали тщательного ухода, она скрутила в привычный небрежный узел на затылке и закрепила магнитной стяжкой. Готово. Она была не женщиной, а функцией. Механиком. И это её полностью устраивало.
Путь от жилого блока до её мастерской лежал через утренний рынок космопорта – шумный, пёстрый и всегда одинаковый. Торговцы гидропонной зеленью выкрикивали цены, соревнуясь с грохотом челноков, прибывающих с орбиты. Воздух был пропитан запахом жареных белковых лепёшек, озоном от грави-каров и сладковатой пылью, которая на Танатос-3 была вездесущей приправой к самой жизни.
– Ки-ли-и! – протянул старик Эзра, махая ей. Его прилавок был завален всяким хламом: списанные навигационные чипы, потёртые инструменты, датапады с треснувшими экранами. Он был её неофициальным поставщиком и единственным на всей планете, с кем она могла говорить на одном языке – языке схем и микросхем.
– Доброго утра, Эзра. Нашли мне трёхфазный инвертор для «Цикады»? – спросила она, подходя ближе.
– Лучше! – глаза старика хитро блеснули из-под густых бровей. Он с заговорщицким видом залез под прилавок и извлёк на свет небольшую, покрытую вековой пылью деталь. – Резонансный стабилизатор. Доимперской эпохи. Слышишь? Даже не гудит. Поёт.
Кили взяла в руки тяжелый металлический цилиндр. Он был ледяным и абсолютно инертным для любого обычного человека. Но едва её пальцы сомкнулись на нём, она почувствовала это. Очень слабое, почти неуловимое эхо в костях. Тихий, гармоничный гул, будто внутри металла дремала запертая мелодия. Это была технология её народа, частичка мира, который она оставила. Её дар техномантии встрепенулся, как компас, почувствовавший магнитное поле. Она знала, что внутри этой штуковины – не просто провода, а кристаллическая решетка, способная самовосстанавливаться.
Она с усилием подавила волнение, нацепив маску равнодушия. Первое правило, вбитое отцом в подкорку: никогда не показывай, насколько ценна для тебя вещь.
– Старьё, – она пренебрежительно хмыкнула, взвешивая стабилизатор в руке. – В лучшем случае, пойдёт как пресс-папье. Сколько кредитов вы хотите за этот кусок металлолома?
Торг был их привычным ритуалом. Эзра заламывал цену, Кили сбивала её втрое, они сходились где-то посередине, и оба оставались довольны. Она обменяла стабилизатор на пару починенных датападов и пошла дальше. Этот маленький триумф, этот кусочек забытой магии в её кармане, задавал тон всему дню.
Её мастерская встретила её запахом озона и покоем. Это было её святилище. Здесь, среди стеллажей с инструментами, вскрытых двигателей и голографических проекций схем, она была не беглянкой. Она была творцом. Она была дома.
Первым клиентом был Борт, массивный докер, чьи руки были толще её ног. Он привёл свой многострадальный грави-погрузчик, который испускал жалобный скрежет.
– Он просто… заглох, – пробасил Борт, нервно вытирая ладонь о штанину. – Прямо посреди разгрузочной площадки. Заблокировал весь сектор.
Его сбивчивый рассказ был ей не нужен. Она скользнула кончиками пальцев по холодному металлическому кожуху, прикрыв глаза. Для Борта она просто прислушивалась к остаточному гулу, но на самом деле её дар уже проникал внутрь. Там, где сплетались энергетические кабели, привычная, ровная песня работающей машины сменилась едва уловимой, рваной аритмией. Это была не просто поломка. Это была боль. Боль металла, который заставили работать на износ.
