— Это конец, Соболев, — роняю безжизненным голосом. — Сегодня я
подала заявление на развод. Тебе нужно будет заехать в ЗАГС и
поставить свою подпись.
Никогда не называла его по фамилии. И это дается с диким трудом
и тяжестью в сердце.
До чертиков непривычно звучит.
— Что ты сделала? — переспрашивает он, явно шокированый такими
словами.
Так и застывает посреди гостиной, в которую совсем недавно мы
выбирали новую мебель.
Долго спорили о том, какой диван будет лучше смотреться. Черный
или бежевый.
Выбрали черный, как хотел он, обосновывая тем, что когда
появится ребенок, я буду рада, этому выбору.
Это воспоминание полоснуло ножом.
Хочется истерично рассмеяться. Все планы на будущее теперь
собственноручно перечеркиваю одним махом.
А точнее одной подписью.
— Я сегодня не буду собирать вещи, — пялюсь в одну точку, ощущая
будто эти слова говорю совсем не я. — Заеду за ними завтра, или в
другой день, когда ты будешь на работе.
Пыталась сделать это целый день, пока он не вернулся домой, но
лишь села посреди комнаты прямо на пол, обняла себя за колени,
уткнувшись в них лбом, и просидела так несколько часов.
— Что ты мелешь, Олесь? — пытается держать себя в руках, говорит
спокойно. Но я отчетливо вижу, как сжаты его кулаки и напряженно
ходят скулы на лице.
Он жутко зол. Его Олеся я слышу крайне редко и оно разительно
отличается от привычного «малыш».
Представляю, что больше никогда в жизни от него этого не услышу
и дурно становится. К горлу подступает ком, а к глазам слезы.
Но не плачу. Выплакала все вчера и сегодня, когда выходила из
ЗАГСа.
— Ты можешь объяснить, что случилось? — с напором спрашивает,
обжигая холодным взглядом. — Что за очередные заморочки?
Его слова обжигают. В разы увеличивают обиду внутри меня.
Он ничего не знает.
Не может даже подумать о том, что я месяц не могла придумать,
как сказать ему о беременности.
Не представляет, что я пережила вчера, когда у меня открылось
кровотечение и я добиралась в больницу.
Сама.
Не смогла дозвониться до него, потому что он не брал трубку, а
вечером, когда вернулся домой, сказал, что был завал на работе.
Он даже не догадывается, что я видела его вчера.
В той самой больнице, в которую приехала сама.
В той самой, где мне сказали, что у меня выкидыш и заверяли, что
на таких ранних сроках это бывает часто. Успокаивали и убеждали,
что в будущем все будет хорошо. Никаких проблем с зачатием не
возникнет.
А я ревела и не знала, что ранило меня сильнее.
То, что ребенка, о котором я не успела рассказать мужу, уже
нет.
Или то, что я только что видела этого самого мужа с другой
девушкой.
Он помогал выйти ей из кабинета травматологии, придерживая за
руку.
А потом, дома, просто взял и соврал.
И это сам Соболев, черт его дери.
Который больше всего в жизни ценит и уважает честность.
И было бы лучше, если бы я не знала, что за девушка была рядом с
ним вчера.
Вот только я знаю.
И от этого еще больнее.
— Я все сказала, — сухо отрезаю я и направляюсь в прихожую. — Не
затягивай, пожалуйста. Хочу как можно скорее вернуть себе свою
фамилию и избавится от твоей.
— Это твое окончательное решение? — он напряжённо скрещивает
руки на груди, следуя за мной, а потом облокачивается спиной в
стену, продолжая сжигать меня своим взглядом. Испепелять до
тла.
Я не понимаю, какие чувства преобладают во мне.
Изводящая, вопящая обида и мысленный крик о том, что я достойна
большего и лучшего.
Или это необоснованное желание, чтобы он сейчас удержал меня,
никуда не отпустил. Сказал, что я только его.
Глупо и бессмысленно.
Я ведь все равно уйду.
Не смогу дальше вновь и вновь упираться в нее.
Именно её присутствие в нашей жизни испортило все. Выворотило,
перемешало и перечеркнуло.
