Я захожу в квартиру бесшумно, стараясь не хрустеть пакетами, –
сюрприз любимому накануне свадьбы все-таки – вкусности,
аромосвечки, романтика... Так что звуки непонятной возни я слышу
практически с порога.
Иду на ощупь. В ноябре темнеет рано. А я не включаю свет… Иду на
звук… и на запах. У меня всегда был острый нюх.
“Ведьма”, – говорил мне мой жених Эдик и весело чмокал меня в
кончик носа, когда я вынюхивала последний, завалившейся ребром в
колбасное синтетическое море, плоский сверток настоящего
хамона.
А вот теперь мне этот феноменальный нюх откроет глаза на правду
жизни, о которой я с огромной досадой уже начала догадываться. Пот,
любимый одеколон Эдика, безвкусно-пряные девчачьи духи – отрыжка
диснеевской принцессы. И еще некоторые… специфические запахи
человеческого тела…
Я открываю дверь. Ручка – ледяная, как будто я на улице! Или это
меня в жар бросило? Перед глазами моя комната. Моя кровать.
Педантично застеленная кремовым покрывалом без единой складки –
собирается в жмурку под Анькиными голыми ягодицами. Сама Анька –
сладострастно извивается под Эдиком.
Я замираю. Кажется, перестаю дышать. И как во сне вдруг вижу
перед глазами нашу с Эдиком жизнь — ту, какой она могла быть — вот
мы вместе радуемся отпуску, ругаемся по пустякам, делаем ремонт в
новой просторной квартире, выбираем имя нашему ребёнку…
А потом эта фантазия… эта несуществующая жизнь вдруг комкается, как
простыни под задницей Аньки, и превращается в фальшивку. В
бессмысленный фантик, из которого давно выпала конфета.
Больше нет “нас”. Только что не стало.
Бывший жених и бывшая подруга – две веселые
птицы. Которых я сейчас с удовольствием выкинула бы в окно. Но
восьмой этаж и потенциальная уголовная ответственность –
останавливают меня.
Стискиваю челюсти, вскидываю подбородок. Чувствую, что ноздри у
меня раздуваются, как у быка на корриде. Сердце бьется часто-часто.
Я бы с удовольствием разбила бы предателям головы свечой-амуром в
железном подсвечнике, напоминающем подстаканник в поезде дальнего
следования…
Сжимаю пальцы в кулаки, ногти больно впиваются в мне в кожу, и
тем не менее…бесшумно делаю шаг назад. Я мастер в том, чтобы не
производить лишних звуков. “Ведьма” же. Продолжаю двигаться в
темноте – они не заметили меня, подумать только. Перехожу на тесную
кухоньку и зажигаю принесенную “для романтики” свечку. Прикуриваю
от нее Эдиковы сигариллы.
Нет, я не курю. Но они страшно дорогие, и он очень болезненно
относится к их растрате. Так что я достаю из нижнего кухонного
ящика эмалированный тазик, за две минуты я раскуриваю все
сигариллы, кроме последней, и скидываю их в таз. Открываю окно и
оставляю коричнево-шоколадный островок табака тлеть на кухонном
подоконнике. Чтобы не воняли эти ароматические палочки. В кухне
сразу становится холодно, но я потерплю. Месть же подают холодной…
Хотя наверно в поговорке имелось в виду что-то другое.
Не знаю, мне в мои двадцать лет – впервые изменили. Да и, положа
руку на сердце, Эдик у меня первый… должен был быть. После
свадьбы.
Теперь я все хорошенько обдумаю.
Зачем он так поступил? Физиология? Но он же сам предлагал, чтоб
как “в старые времена”, чтоб невеста “чистой” пошла под венец… Про
чистого жениха там конечно ничего не говорилось.
Да черт возьми! Я же девушка-мечта. Платиновые волосы,
несгибаемый характер, точеная фигура… А может дело в моих шутках?
Не всегда деликатных, и главное – Эдик никогда не успевал придумать
мне достойный ответ. Шутка – ранен, две – убит. Лупоглазая Анька
совсем не такая, от нее он не видал ни одного подкола… она и
шутку-то если что будет выдумывать минут двадцать… Эх. Зато мужчина
будет доволен, будет чувствовать себя сильным, умным и
властным…
