Глава 1. Мир не просил объяснений
«Некоторые рассветы – не начало, а сбой в сценарии, где ночь просто не успела исчезнуть».
Солнце не встало. Его включили. Щёлк – и подвал, где давно никто не платил за свет, ожил наверху. Лучи ударили по крышам и окнам не мягко, а проверяюще: кто ещё жив, а кто просто забывает лечь.
Эйлин сидел на краю старого технического этажа. Бетон под ним крошился, как печенье, забытое слишком надолго. Рядом валялся блокнот – не инструмент, а надгробие его прошлым попыткам.
Он смотрел не на город, а сквозь него. Или делал вид. Так проще: реальность можно игнорировать, если притвориться, что она всего лишь фон.
Под ногами хрустел гравий – раздражающе, как разговор с человеком, которого давно пора послать. Ветер таскал обёртки и чужие чеки. Всё выглядело так, будто мир сам решил выброситься, но пока не нашёл мусорку.
Эйлин знал: сегодня что-то случится. Не предчувствие. Скука и статистика. Если цикл повторяется достаточно раз, нелепость всё равно вернётся.
– Если кто-то снова сотрёт квартал, пусть хотя бы принесёт вина, – сказал он. – Белого. Красное уже надоело.
Он достал из кармана пустую бутылку, потряс её и со вздохом швырнул в сторону. Стекло глухо ударилось о стену и остыло в пыли.
Он поднялся, отряхнул брюки. Пальцы пахли чернилами, хотя он давно не писал. Метафора? Или мир снова решил подкинуть дурной анекдот?
Позади щёлкнула дверь. Слишком тихо.
– Опаздываешь, дружище, – сказал он, не оборачиваясь. – По графику ты должен был рухнуть в мою реальность ещё главой раньше. Но ладно, сценаристы нынче халтурят.
Он повернулся.
В дверях стоял пришедший. Белые волосы – ровные до нелепости. Костюм без единой складки. Лицо – камень из холодильника. В руке – пергамент. Тёмный. И он капал. Не чернила – чёрный воск, будто печать плавилась прямо в его пальцах.
Одна капля упала на ботинок Эйлина. Тот посмотрел вниз и хмыкнул:
– Спасибо. Теперь у меня носки в антиквариате.
– Ты должен был быть в двадцатой, – сказал Эйлин. – Значит, ускоряемся? Люблю экспресс-версии.
– Я не читал сценарий, – ответил голос. Бархатный. Словно записанный на успокоительном.
– Потерял. Все теряют, – пожал плечами Эйлин. – Но метафора про смерть как синтаксическую ошибку у тебя окей. Почти убедила, что третий запуск был не зря.
Собеседник не двинулся. Только пергамент капал – и этот звук стал единственным, что здесь называлось временем.
– Ты переписал слишком много, – сказал он наконец.
– Не переписал. Переосмыслил. Хотя да, звучит как оправдание для тех, кто боится конца. Или начала. Зависит от прогноза.
Небо над крышей пошло трещинами. Не буквально – мозг просто любит спецэффекты. Значит, сюжет уже где-то начался и, как обычно, забыл предупредить.
– Это не твоя история, – сказал пришедший. Без угрозы. Почти с жалостью. А это всегда больнее ножа.
– Все истории мои, – отозвался Эйлин. – Они просто ещё не в курсе. Демократия такая: я у руля, пока автор пьёт кофе.
Ветер сменился. Похолодало. Тень пришедшего зашевелилась отдельно от тела – модный трюк из прошлых версий. Эйлин зевнул.
– Убедительнее, чем раньше, – признал он. – Но молчаливая аура всё равно дешевеет.
– В третий раз ты сказал «ещё». В четвёртый – промолчал, – ответил тот. – Ты снова внутри цикла.
– А стабильность – признак регресса, – бросил Эйлин. – Привет, любимая петля.
Они смотрели друг на друга: один – с лёгкой тоской, другой – с усталостью, выставленной на витрину, как старый товар в антикварной лавке: треснутый, но гордый.
Пергамент продолжал капать. Каждая капля звучала, как секундная стрелка, уставшая жить. Эйлин смотрел слишком долго – и понял: это не время. Это напоминание. Рано или поздно перепишут и его. Как Девятого. Как Одиннадцатого. Все они думали, что смогут отшутиться, а остались пеплом и чужими пометками на полях.
