Еще в 1930-х годах, на заре самой молодой ветви русской литературы – дальневосточной, последняя заявляла о желании самостоятельности: «Мы в Москву не ездили за песней, – // Сами в этом деле мастаки» (Елпидифор Титов. Восток: сб. стихов. – Хабаровск, 1935). Однако в советскую эпоху Большая Сибирь – собственно Сибирь и Дальний Восток, если и не жили с Москвой в литературе душа в душу, то теснейшим образом сотрудничали – Москва способствовала росту талантов на Востоке, например, устраивала совещания молодых писателей Сибири и Дальнего Востока, предоставляла свои литературные площадки для публикаций, приглашала писателей из восточной глубинки жить к себе – Василия Ажаева, например, давшего названием своего лучшего романа предельно ясный троп восточной России – «Далеко от Москвы»… Многие вузы если не Сибири, то уж точно Дальнего Востока (Хабаровские пединститут и политехнический, например), возникли благодаря московским и питерским профессорам, переехавшим сюда жить и работать. Немало главных редакторов сибирских и дальневосточных газет окачивали журфак МГУ… Экономическая, а тем более политическая интеграция Запада и Востока страны не вызывала никаких сомнений…
Мысль о том, что современная российская провинция во всех отношениях отдаляется от столицы, причем по вине и даже инициативе Москвы, всё первое десятилетие 2000-х гг. звучит в сибирской и дальневосточной публицистике. Громкое высказывание об экономическом и политическом произволе московской элиты по отношению к восточным окраинам, о Москве как «злой мачехе» по отношению к «младшим детям» прозвучала еще раньше, в 1998-м – в книге губернатора (сегодня – бывшего) Хабаровского края Виктора Ишаева «Особый район России» (Хабаровск: Книжное издательство, 1998. – 270 с.: ил.), весьма известной на территориях восточнее Урала, но проигнорированной в Москве, в немалой степени из-за того, что в ней концепт «Москва» был персонально конкретизирован, причем в виде нелицеприятных характеристик – Горбачева, который «…всегда выходил к людям в гриме», а главное, будучи главой государства, – не имел никакой программы действий; трусливого интригана Хасбулатова; министров-лизоблюдов; интеллигентного теоретика, но «никакого» практика Гайдара, которого ставит в тупик простейший вопрос директора небольшого хабаровского завода; умевшего бороться, но не умевшего созидать и выполнять свои обещания Ельцина и др.1 Рационально свои претензии 1998 года Москве В. Ишаев выражал, например, так: «Сегодня в администрации края, во всех его подразделениях работает примерно тысяча двести человек. В федеральных структурах, расположенных на территории Хабаровского края, – более пятнадцать тысяч… Мы чувствуем и видим все попытки Москвы переподчинить себе наши лесную, рыбную, горнорудную отрасли; перенаправить в свою пользу финансовые потоки, развалить наши банки… Москва готова оставить нам только один подоходный налог. То есть налог, который сегодня по всей стране не собирается…» А эмоционально эти упреки Москве там выражаются, например, так: «Нынешнее чиновное барство в Москве, трусливое, отказывающееся от любой ответственности за происходящее, но в то же время высокомерное и недоступное для большинства смертных, сегодня даже не представляет, что делается на окраинах, как там живут люди…». Одна (предпоследняя, 14-ая) глава книги называется «Москва теряет Россию». И уже тогда прозвучал страшный прогноз: «Не очень люблю прогнозы, тем более мрачные, но я уверен, что все нынешние наши бедствия – лишь преддверие, за которым мы можем погрузиться в омут грозных проблем, связанных с национально-территориальными образованиями на территории России. И если Москва будет и впредь «крепка задним умом», если отношение ее к территориям останется потребительским, а к решению кровоточащих проблем не будут привлечены настоящие специалисты, то Кремль потеряет регионы. Вернее, Россия потеряет себя
