Солнце неумолимо двигалось к линии горизонта, как будто кто-то тянул и тянул его на веревках-облаках вниз. А оно, как строптивая кобылица, все сопротивлялось, все взвивалось на дыбы, не желая подчиняться невидимому ловчему. Лучи, красноватые перед заходом, ныряли по косой в воду и разбивались на множество огненно-красных кусочков, будто расколотое зеркало.
Река здесь текла неторопливо и чуть лениво, как будто непоседливый ребенок, спрятавшийся от строгой матери за старым буфетом и решивший немного отдохнуть от своих проказ. А за островком, перед которым раздваивалось течение, река была шумной, мощной, неотвратимо-целеустремленной, нацеленной дойти, добежать до Великого Океана, чтобы слиться с ним воедино, превращаясь в одно целое, огромное, спрятанное под могучими вечными льдами.
Двое ребятишек лет десяти сидели на мостках, опустив босые ноги в прохладную воду. Мальчик был белобрыс, с конопушками на вздернутом носу. Оттопыренные уши смешно торчали из-под отросших за лето вихров. Он держал в руках тонкий ивовый прутик, стараясь попасть его концом по лягушкам, которых было во множестве в тихой заводи. Они плавали перед самым носом, иногда прячась в зарослях камышей, как будто специально дразня его. Девочка, сидевшая рядом с ним, дрыгала ногами в воде и что-то ему говорила, чуть хмуря брови. Две косы были туго стянуты лентами у нее на затылке, как будто сползшая назад корона.
– …мне дед рассказывал! А уж кто-кто, а мой дед знает, что говорит!
Мальчик, усмехаясь, качал недоверчиво головой, что заставляло девочку горячиться еще больше.
– Тогда почему, почему эта заводь называется русалочьей?! Люди зря названий не дают. Я говорю тебе, здесь водятся русалки!!! Дед Матвей рассказывал мне одну такую историю…
Мальчик покровительственно посмотрел на подругу.
– Дура ты, Варька! Взрослые всегда врут! А ты и веришь… Русалок не бывает! Это все знают!
Девочка обиженно надулась.
– Сам ты дурак, Венька! Если тебе врет твой отец, это вовсе не значит, что все взрослые врут! Мой дед Матвей никогда не врет!!! – она внезапно осеклась, поняв, что обидела друга в пылу спора. Осторожно дотронулась до руки мальчика и постаралась заглянуть ему в глаза. – Вень, прости меня, пожалуйста. Я ничего такого вовсе не хотела сказать.
Мальчик хмуро посмотрел на подругу, потом тяжело вздохнул. В личике девочки было столько раскаяния и столько сочувствия, что ему вдруг захотелось расплакаться. Но он уже понимал, что он мужчина. А Варькин дед Матвей всегда говорит, что мужчины не плачут. Чтобы скрыть свои эмоции, он сердито пробурчал:
– Ладно… Проехали. Не сержусь я. Чего на правду сердиться.
Девочка с облегчением выдохнула, но сочувствие так и не ушло из ее глаз, затаившись где-то там, в глубине их карих омутов, на самом донышке. И Веньке захотелось сказать ей что-то такое, быть может, резкое, быть может, обидное, чтобы прогнать это сочувствие. Потому что в одной из книжек, которые ему давал почитать дед Матвей, он вычитал, что жалость унижает человека. А ему вовсе не хотелось чувствовать себя униженным. Поэтому он выпалил.
– А русалок все равно не бывает!!! – и с удовольствием увидел, как сочувствие в глазах девочки сменяется гневом.
Она было открыла рот, готовая и дальше отстаивать свое мнение, как вдруг замерла. Глаза ее расширились не то от страха, не то от торжества своей правоты. Она вцепилась в руку Веньки и прошептала восторженно:
– Смотри, смотри!!! Русалка! Ну, кто был прав?!
