Грязная лохматая девица с осунувшимся замученным лицом смотрела на меня с поверхности воды в чане. Кожа обветренная, волосы слиплись – всё в ней жалко, кроме горящих яростью глаз. Зверь в клетке.
Это я.
Ловлю отражение и жутко: неужели люди такими бывают?
Руки с грязными ногтями ударили о водную гладь, и отражение пропало. Я выгляжу не для продажи, но удовлетворительно для вселяющей ужас рабы рынка Омара Халифы.
Смочив кусок ткани в воде, выжала и приложила к раненым стопам. Мой сдавленный рык пропал в давящей тишине – удержала его с большим трудом, зажмурив глаза от боли.
Медленно открыла глаза навстречу слепящему солнцу, которое любопытно заглядывало в мою темницу сквозь решётку на окне. В промежутках между необузданной злостью на человечество мечусь от неистового желания выжить в этом сущем аду невольничего рынка к тупиковому вопросу «а, собственно, зачем?».
И правда: зачем?
Колючий и к тому же заплесневелый матрас подо мной не мотивирует на философские посиделки, голова отупела то ли от жары, то ли от истощения и всего пережитого – разве важно?
Но отчаянно хочется жить, пусть смысла в и нет.
А потому ищу ответ «как», ведь – напомню – я в аду.
В смердящим к тому же…
А вот и вариант!
Сытый мохнатый паук величиной с кулак медленно перебирал ленивыми лапками, двигая к темнице. Красный с бурыми ворсинками – таких в моём мире не бывает, а в мире магии пруд пруди. Доподлинно знаю, что его яд убивает мгновенно – видела смерть одной из рабынь, когда ещё жила со всеми остальными в более комфортной части здешней тюрьмы. Там, к слову, не было так жарко и душно, пол отделан деревом, а не камнем, как у меня в карцере. Днём там прохладно, да и после захода солнца вполне терпимо, а сейчас мне достались условия просто невыносимые: днём адово пекло, ночью жуткие сквозняки и колючий холод. Если поднимается песчаная буря – я узна́ю первой, откашливая содержимое пустыни – хоть песочные замки строй!
Можно, конечно, вскинуть руки к небу, да поныть о несправедливости, сопли по чумазому лицу размазать… поможет? Э-э, нет! Тогда не буду терять время. Но даже если б хотела, не смогла бы, ведь и сказать-то нечего. Напрягусь до микроинсульта, а не вспомню кто я и откуда, я человек без прошлого. Не помню адрес, город, семью, когда родилась и где училась, ничего! Ничегошеньки! Одно радует – умения остались и потому я на смертном одре без труда высчитаю синус прямого угла – полезный навык, между прочим…
Естественно, я в душе́ не чаю, как мне подфартило оказаться на рынке рабов. От тюремщиков, не по делу перетирающих все слухи, узнала, что хозяин этой богадельни подобрал меня бездыханную у берега моря, пленил и привёз к себе на рынок, чтобы выгодно продать. Надёжный источник информации? Нет. Однако других не имею.
О продаже: ох, так неудобно! – она с крахом провалилась. В отличие от покорных рабынь Омара Халифы, которые рады отдаться кому угодно, лишь бы покинуть без преувеличений адское местечко, я пыталась сбежать. И это тот самый случай – горе от ума.
Меня выставляли на торги несколько раз. Ставки росли – это пугало, а Омар же потирал руки, оставлял покупателей с носом. Я не сразу поняла к чему сложности, но оказалось, что чёртов спекулянт приберёг меня для определённого господина, а выставлял ради набивания цены. Приговаривал что-то, но я не сразу освоила язык, потому не понимала о чём речь. Чуяла и сердцем, и другими местами – ох, не к добру.
Когда цена дошла до шести сотен золотых – а это космическая цена по местным меркам, мне вдруг стало дурно, а вот Омар подразбился – зря, ведь это стоило ему уха. Нет, я, конечно, метила в горло, но маленьким заточенным камнем вышло грязно и неловко, ох, и кровищи было… совсем не голубой, и пахло прокисшими пельменями. Гадость! Торги я сорвала, карьеру топ-раба, кажется, тоже, а Омар Халифа сорвал голос, визжа как поросёнок. Добила бы, но оттащили меня вмиг. Паника, переполох, пельмени эти кислые – мухи слетелись, солнце палящее…
