Грязная лохматая девица с
осунувшимся замученным лицом смотрела на меня с поверхности воды в
чане. Кожа обветренная, волосы слиплись – всё в ней жалко, кроме
горящих яростью глаз. Зверь в клетке.
Это я.
Ловлю отражение и жутко: неужели
люди такими бывают?
Руки с грязными ногтями ударили о
водную гладь, и отражение пропало. Я выгляжу не для продажи, но
удовлетворительно для вселяющей ужас рабы рынка Омара Халифы.
Смочив кусок ткани в воде, выжала и
приложила к раненым стопам. Мой сдавленный рык пропал в давящей
тишине – удержала его с большим трудом, зажмурив глаза от боли.
Медленно открыла глаза навстречу
слепящему солнцу, которое любопытно заглядывало в мою темницу
сквозь решётку на окне. В промежутках между необузданной злостью на
человечество мечусь от неистового желания выжить в этом сущем аду
невольничего рынка к тупиковому вопросу «а, собственно,
зачем?».
И правда: зачем?
Колючий и к тому же заплесневелый
матрас подо мной не мотивирует на философские посиделки, голова
отупела то ли от жары, то ли от истощения и всего пережитого –
разве важно?
Но отчаянно хочется жить, пусть
смысла и нет.
А потому ищу ответ «как», ведь –
напомню — я в аду.
В смердящим к тому же…
А вот и вариант!
Сытый мохнатый паук величиной с
кулак медленно перебирал ленивыми лапками, двигая к темнице.
Красный с бурыми ворсинками – таких в моём мире не бывает, а в мире
магии пруд пруди. Доподлинно знаю, что его яд убивает мгновенно —
видела смерть одной из рабынь, когда ещё жила со всеми остальными в
более комфортной части здешней тюрьмы. Там, к слову, не было так
жарко и душно, пол отделан деревом, а не камнем, как у меня в
карцере. Днём там прохладно, да и после захода солнца вполне
терпимо, а сейчас мне достались условия просто невыносимые: днём
адово пекло, ночью жуткие сквозняки и колючий холод. Если
поднимается песчаная буря – я узна́ю первой, откашливая содержимое
пустыни – хоть песочные замки строй!
Можно, конечно, вскинуть руки к
небу, да поныть о несправедливости, сопли по чумазому лицу
размазать... поможет? Э-э, нет! Тогда не буду терять время. Но даже
если б хотела, не смогла бы, ведь и сказать-то нечего. Напрягусь до
микроинсульта, а не вспомню кто я и откуда, я человек без прошлого.
Не помню адрес, город, семью, когда родилась и где училась, ничего!
Ничегошеньки! Одно радует — умения остались и потому я на смертном
одре без труда высчитаю синус прямого угла — полезный навык, между
прочим...
Естественно, я в душе́ не чаю, как
мне подфартило оказаться на рынке рабов. От тюремщиков, не по делу
перетирающих все слухи, узнала, что хозяин этой богадельни подобрал
меня бездыханную у берега моря, пленил и привёз к себе на рынок,
чтобы выгодно продать. Надёжный источник информации? Нет. Однако
других не имею.
О продаже: ох, так неудобно! — она с
крахом провалилась. В отличие от покорных рабынь Омара Халифы,
которые рады отдаться кому угодно, лишь бы покинуть без
преувеличений адское местечко, я пыталась сбежать. И это тот самый
случай — горе от ума.
Меня выставляли на торги несколько
раз. Ставки росли – это пугало, а Омар же потирал руки, оставлял
покупателей с носом. Я не сразу поняла к чему сложности, но
оказалось, что чёртов спекулянт приберёг меня для определённого
господина, а выставлял ради набивания цены. Приговаривал что-то, но
я не сразу освоила язык, потому не понимала о чём речь. Чуяла и
сердцем, и другими местами – ох, не к добру.
Когда цена дошла до шести сотен
золотых – а это космическая цена по местным меркам, мне вдруг стало
дурно, а вот Омар подразбился – зря, ведь это стоило ему уха. Нет,
я, конечно, метила в горло, но маленьким заточенным камнем вышло
грязно и неловко, ох, и кровищи было… совсем не голубой, и пахло
прокисшими пельменями. Гадость! Торги я сорвала, карьеру топ-раба,
кажется, тоже, а Омар Халифа сорвал голос, визжа как поросёнок.
Добила бы, но оттащили меня вмиг. Паника, переполох, пельмени эти
кислые – мухи слетелись, солнце палящее…
