Я начинаю плакать минуте на десятой, а еще спустя полчаса рыдаю и вою.
– Что у тебя происходит?
– Я забыла про расслабление, я устаю от работы, у меня больше ответственности, я чувствую вину, что мало общаюсь с родителями, я хочу свои деньги, не хочу получать деньги через мужчин.
– Что еще?
– Я злюсь, когда папа просит у меня деньги, но сама к этому приучила.
– Не рационализируй, здесь безопасно.
– Я не рассказываю папе как дела, потому что знаю, что все равно он не сможет мне помочь ни морально, ни материально, поэтому, когда он спрашивает, как дела, я говорю просто «нормально». Нормально и без подробностей.
Дальше мы работаем с телом.
– Пап, я ищу в других мужчинах тебя… после этой фразы меня разрывает, я чувствую, что это правда.
Я лежу на полу, свернувшись эмбрионом, и рыдаю что есть сил.
– Саша, что ты сейчас чувствуешь?..
Помню прабабушкин дом и реку через дорогу. Всего несколько шагов – и ты уже у обрыва. Страшно, но очень красиво!
Помню лето, раннее утро, зеленую травку вокруг дома. Я, как всегда, бегаю по ней в одном легком сарафане, босая. Рядом с бабушкиным домом колонка, чтобы не ходить далеко за водой. У дома палисадник, в нем прабабушка сажает цветы.
Помню невысокие старенькие ворота, а за оградой слева – будку собаки.
Помню загон для свиней, а рядом курятник. Заходишь и попадаешь в двухэтажный домик с жердочками, на которых сидят курицы – белые, коричневые, серые.
Помню проход с крышей сверху, что ведет в огромный огород. Помню вход в дом и баню. В ней всегда пахнет сыростью, но не такой, как в подвале, а банной сыростью, приятной, мягкой, уютной. В бане стоят чугуны для воды, ковши, лежат вехотки и мыло хозяйственное и дегтярное. И запахи от них перемешиваются с мягкой сыростью.
Помню лесенку в две большие ступеньки и много разной обуви. Спросонья можно залезть в любую, обязательно не в свою, а в чью-нибудь, большую.
Помню маленькую уютную кухню и козенку напротив. Козенкой эту комнату называет прабабушка, в ней живет ее старший сын лет сорока. Он там пьет и спит, а я туда и не хожу, незачем.
Но особенно я помню спальню – самое чистое и светлое пространство. Прабабушка называет ее горничной. Когда мне что-то нужно, она говорит:
«Там, в горничной возьми»
Справа в горничной стоит прабабушкина кровать, огромная и похожая на перины. Но на самом деле это одеяла – одно на другом, и еще одеяло, и снова. А сверху какое-нибудь необычное покрывало, собранное из лоскутков и заплаток. Рядом с кроватью стол, на столе телевизор, газеты и множество всяких открыток, уже подписанных, уже кем-то отправленных бабушке и еще не подписанных, конверты… Бабушка всегда и всем пишет бумажные письма.
У стены шкаф, где висят вещи и аккуратно сложено чистое постельное белье. И самое мое любимое – это еще одна кровать с мягкой белоснежной периной, она не моя, но сплю на ней только я. Я ложусь в нее и меня почти не видно. А вокруг природная тишина, уют и безопасность.
Один день особо отпечатался в моей памяти. Я проснулась рано, не выспалась, конечно, но, как всегда, спешила начать новый день! Бабушка Таня и прабабушка Вера сидели возле дома на лавочке, о чем-то разговаривали. И столько любви было в этом их неспешном разговоре, столько счастья! В деревне, вдали от денег, цивилизации, богатства, погони за чем-либо, они просто сидели и говорили.
Я решила пробраться к ним тихо через верх забора. Аккуратно залезла, это несложно, я сто раз так лазила!
– Сашенька, доброе утро, – кто-то из бабушек заметил меня.
