Отец Михаил шёл по пустынной улице районного городка, где прожил уже пятнадцать лет. Март был в этом году особенно хмурый – снег почти сошёл, но весна ещё не решилась показаться. Серое небо, серые дома, серые лужи. Даже купола Успенской Церкви, которые обычно золотом отсвечивали на солнце, сегодня казались потускневшими.
Батюшка нёс в руках небольшой свёрток – свечи для храма. Обычные восковые свечи, которые покупал каждый месяц в церковной лавке областного центра. Ничего особенного, но сегодня этот путь домой казался ему каким-то особенно значимым.
Может быть, потому что утром исповедовал Анну Петровну Кудрину.
Анна Петровна пришла в храм рано, ещё до службы. Постояла в углу, пока батюшка читал акафист, потом подошла к исповеди. Лицо у неё было такое, что отец Михаил сразу понял – случилось что-то серьёзное.
– Батюшка, – сказала она, не поднимая глаз, – я убила человека.
Отец Михаил не сразу ответил. За двадцать лет священства он слышал многое, но такие слова всё равно потрясали.
– Расскажите, матушка.
– Сын у меня… был. Саша. Тридцать пять лет. Пил сильно, батюшка. Совсем спился. Работы лишился, жена ушла, детей увезла. Жил со мной последний год. Каждый день пьяный приходил, скандалил, деньги требовал на выпивку.
Анна Петровна остановилась, собираясь с силами.
– А вчера… вчера опять пришёл пьяный. Мою пенсию нашёл, что я в книжке спрятала. Взял и говорит: «Пойду, мать, напьюсь в последний раз. Надоело всё». И ушёл. А я… я ничего не сказала. Даже остановить не попыталась.
– И что же произошло?
– А утром участковый пришёл. Говорит – сын ваш ночью замёрз в овраге за деревней. Лежал там пьяный, а мороз-то был минус двадцать.
Анна Петровна заплакала тихо, без всхлипов.
– Я же знала, батюшка, что может замёрзнуть. Знала же! И не остановила. Подумала – может, оно и к лучшему. Устала я от него. Устала жить в аду каждый день. И вот… получается, я его убила. Своим равнодушием убила.
Отец Михаил долго молчал. Потом положил руку на голову склонённой женщины.
– Матушка, а вы сколько лет его пытались спасти?
– Да лет десять уже. И к врачам водила, и в монастырь возила, и сама по святым местам ездила, молилась. Ничего не помогало.
– И всё это время вы его любили?
– Конечно, любила. Он же сын мой…
– Вот видите. Вы его не убивали. Вы просто устали спасать. А это разные вещи.
– Но я же могла в последний раз попытаться…
– Могли. И что бы изменилось? Он бы всё равно ушёл пить. Может быть, не вчера, так завтра. Алкоголизм – это болезнь, матушка. Страшная болезнь. И вылечить её может только сам больной, когда решится. А вы… вы сделали всё, что могла мать.
Анна Петровна подняла глаза:
– А как же грех? Я ведь в сердце радовалась, что всё кончилось…
– Радовались не смерти сына. Радовались окончанию мучений – и его, и ваших. Это нормально для измученной материнской души.
– Простит Господь?
– Господь уже простил, матушка. Ещё до того, как вы сюда пришли. А вот вам самой себя простить надо.
После исповеди Анна Петровна поставила свечку за упокой сына и ушла. А отец Михаил остался в храме и долго молился. Молился о душе погибшего Александра, о его матери, о всех тех, кто мучается от пьянства родных.
И вот теперь, идя домой со свечами, он всё думал об этом разговоре.
Сколько таких историй он выслушал за годы службы! Сколько материнских слёз видел! И каждый раз поражался – как много боли может вместить человеческое сердце и при этом не ожесточиться окончательно.
У церковной ограды его окликнули:
