Женька тихонько открыла дверь своим ключом и вошла в темную прихожую. Было около шести утра. В коридоре свет включать нельзя, родители спят. Другое дело – ванная! Ей удалось в темноте бесшумно проскользнуть к двери, на которой была прикреплена пластмассовая картинка, с изображением упитанного ребенка, стоящего под душем.
На противоположной стене имелась такая же выкрашенная белой масляной краской дверь, всё с тем же толстым малышом, но только сидящим на горшке. Женька знала, что если прижать выключатель всеми пальцами и равномерно надавить, он практически не издает звука. Ванная комната осветилась мягким светом и первое, что увидела Женька – это свое собственное отражение в зеркале, с полураспустившимися «локонами» (бабушкино словечко), и слегка размазанной под глазами тушью. Еще бы! Больше, чем она, никто из девчонок не танцевал. От приглашающих отбоя не было. Женька только что вернулась с выпускного бала. Окончен десятый класс: позади школа, позади экзамены, а, главное, совсем позади – завуч Татьяна Анатольевна, оставившая Женьку, – у которой в аттестате была только одна четверка по русскому языку, – без серебряной медали.
– Понимаешь, Евгения, иногда твое поведение, некоторым образом – как-то начала Татьяна Анатольевна в конце года путаный и витиеватый монолог, который так и не смогла закончить. Но в этом и не было необходимости. Женька, как и все остальные в школе, и так знала, что поведение её, пусть и не безупречное, совершенно не причем. А причина в том, что городской отдел образования не одобрял чрезмерное количество медалистов на отдельно взятый класс и относился к этому вопросу крайне щепетильно. Это казалось подозрительным. Чрезмерным считалось (негласно, разумеется) количество более двух. А в Женькином классе уже и так было двое: безупречный во всех отношениях, к тому же лингвистический и математический вундеркинд – Боря Литвинов: то, что он окончит школу с золотой медалью, причем, абсолютно заслуженной, было ясно уже с первого класса. Ему был обеспечен самый радушный прием, как в МГИМО, так и в «Бауманке». А вторая серебряная медалистка – худая и нервная зубрила Наташка Демина, была родной дочерью завуча Татьяны Анатольевны. Как говорится, – Вопросы есть? – Вопросов – нет! – Все свободны. Конечно, можно было идти добиваться, скандалить, угрожать, писать жалобы, но Женьке было прекрасно известно, что родители её никогда на это не пойдут. Отец не станет этого делать по каким-то недосягаемым, одному ему известным принципам, а у матери всю жизнь невероятно благоговейное отношение к учителям, которое она неустанно, но безуспешно взращивала все десять лет в упрямой и строптивой Женьке. Слово учителя казалось Зинаиде Евгеньевне истиной в последней инстанции, классный руководитель, по её разумению, это – высший судия, а завуч и директор, соответственно, царь и бог.
– Я свободна! Ура! – тихонько захихикала Женька. У неё совершенно прошла обида на школу вообще и на завуча в частности. – А ну, их всех! – подумала она, внимательно разглядывая себя в зеркале. Она вспомнила, как почти все девчонки из её класса плакали и сегодня при расставании, и на последнем звонке, но только не она. Вот ещё! Надо шагать в будущее, а не оплакивать прошлое. Мать и отец тоже совершенно спокойно относились к факту окончания их дочерью средней школы. А некоторые родители одноклассников (бывших, тут же поправила она себя) волновались, ждали своих чад возле школы. А её вон спят себе преспокойно. Правда, им скоро на работу. Мать встает в пять утра, работает поваром в детском садике, в который поочередно ходили и сама Женька, и её младший брат Ярослав. Отец – наборщик в городской типографии, в их доме много самиздатовской литературы самого разного направления: от астрологии, хиромантии и сборника рецептов народной медицины до Козьмы Пруткова и Мандельштама с Ходасевичем.
