Череда одного и того же проходит передо мной уже много времени. Кто-то стремится к тому, чтобы найти философский камень, познать суть бесконечной жизни.
Вполне возможно, что и я была тем, кто к этому стремился.
В школе у меня было три подруги, мы были красивые, богатые, высокомерные.
Тогда мне нравилось, что взгляды, обращенные в мою сторону, выражали восхищение, зависть, преклонение, страх. Особенно страх.
Не знаю, почему, но это чувство из всех, делало мою жизнь хоть как-то живее.
Мне было всегда скучно. Хотелось сделать другому больно, услышать мольбу, увидеть слезы – все это меня успокаивало.
Моя комната в доме была наполненная розовым и белым цветом. Ее обрамление выбрала мама. Мама всегда считала свою дочь принцессой и хотела ее наряжать. По сути, я была куклой, которую одевали, красили и выставляли в общем зале для гостей.
Отец был высокий и худой. У него был очень сухой и хриплый голос. Мать его не любила, просто это был очередной брак по расчету, как принято в нашем круге.
У меня было все: все, что я хотела, мне покупали. Да, я была избалована.
В школу перевели нового мальчика. И это было очень неприятно. Он не смотрел на меня, как другие. Я видела презрение. То, что обычно выражала я, теперь выражал другой человек.
Вечером, когда занятия кончились, мы с подругами искали себе очередную жертву, чтобы после окончания уроков, вдоволь насладиться ее мучениями.
В этот раз это была милая девочка из другого класса. У нее были большие светлые глаза. Мне не нравились они. Этими глазами они меня пронзала. Я начинала чувствовать себя паршиво.
А мне не нравилось это чувство.
И вот в час икс мы с подругами окружили ее в туалете.
Это было так просто. Моя подруга ее позвала в туалет, сказав, что мне стало плохо. И она пошла.
Она просто пошла. Просто потому, что нужна была помощь.
В этой жизни мне не приходилось кому-то помогать. Особенно делать что-то просто так. И, конечно, тогда мне было смешно, как же легко получилось ее заманить.
Облили ее водой, разрисовали лицо.
Но не били. Не любила, когда появлялась кровь. Не любила бить.
Сделали фотографии. Скинули в общий чат.
Было очень весело.
Я заболела. У меня была высокая температура и бред. В бреду я видела какое-то другое время и как я маленькая и меня зовут другим именем. Я бегу и смеюсь.
Через неделю пришла в школу. Подруг моих не было. В целом, атмосфера была какая-то гнетущая.
Мальчик, которого перевели, долго смотрел на меня. И мне не понравилось то, что увидела в его глазах.
Люди, которые против чего-то или за что-то – их я больше всего ненавидела.
Люди, которые говорили мне, что делать, вызывали волну отвращения.
Но я всегда молчала. Была вежливой, там, где это требовалось, и грубой, где могла себе позволить.
Очень давно, в детстве, у нас был садовник.
Он всегда меня водил в один старый музыкальный магазин, где продавались старые виниловые пластинки. Запах, что стоял там, ассоциируется со счастьем. Если я его когда-либо и испытывала, то это в то время.
Моя мать считала, что этот человек мешает моему воспитанию.
В семь лет, возвращаясь с няней после занятий, домой, увидела, как сбило машиной садовника.
Кровь на асфальте растекалась, являя причудливый узор.
Помню, как бежала к нему. Как у меня похолодело внутри. Как крик застыл и слезы, которые стояла в глазах, так и не вышли.
Меня оттащили.
Больше никто не вспоминал и не говорил об этом.
В тот день шел сильный дождь. Мне не хотелось идти домой, не хотелось никого видеть. И я пошла в старый магазин пластинок. Я не была там с тех самых пор.
После школы, переобувшись в свои красивые черные туфли, накинув накидку и, достав черный зонт из своего шкафчика, медленно поплелась в сторону магазина.
