Глава 1. Последний рассвет
15 мая 1988 года. 14:00
Город Весь дышал полной, упругой грудью. Не той, что отравлена выбросами и страхом, а грудью молодого, сильного организма, уверенного в своем будущем. Из исполинских труб химкомбината «Прогресс» в небо уходили не едкие желтые клубы, а густой белый пар – пар самой эпохи, как казалось местным жителям. Вездесущий, но еще не удушливый запах серы и машинного масла смешивался с пьянящими ароматами свежескошенной травы и сирени. Пышные гроздья сирени свисали с кустов, высаженных вдоль центрального Проспекта Строителей.
Восьмилетняя Вера, словно маленькая царица на троне, восседала на плечах у отца. Её рыжие волосы, заплетенные в два тугих, торчащих в стороны хвоста с огромными белыми бантами, сияли на солнце. Михаил Львович, высокий, широкоплечий, в накрахмаленной белой рубашке и новенькой, с иголочки, кепке начальника смены, крепко, но бережно держал ее за тонкие, в носочках с кружевцами, ноги.
«Папа, выше! Лети, как самолет!» – звонко командовала она, раскинув руки в стороны.
«Есть лететь, командир!» – с притворной суровостью отозвался Михаил и, подхватив ее под коленки, сделал несколько быстрых кругов, отчего у Веры захватило дух от восторга и закружилась голова. Ее счастливый смех звенел, перекрывая шум города.
Они шли на праздник – «День Химика». На площади у белоснежного Дворца культуры имени Горького гремел духовой оркестр, играя что-то бодро-маршевое. Кружились пары, дамы в ярких платьях, мужчины в светлых рубашках. Дети гонялись за переливающимися всеми цветами радуги мыльными пузырями, ловя их ладошками.
«Папа, а правда, наш комбинат – самый лучший в стране?» – наклонившись, прошептала она ему на ухо, как великую тайну.
Михаил остановился, поднял голову и посмотрел на нее снизу вверх; его глаза, цвета спелой ржи, подмигнули ей.
«Правда, рыбка. Не в стране, а, пожалуй, и в мире. А новый реактор, «Прогресс-2», который мы завтра запускаем… – он понизил голос, делая таинственное лицо, – он вообще за гранью будущего. Такого еще никто не делал. Осталось совсем немного подождать, и вся наша страна, от Бреста до Владивостока, будет пользоваться тем, что мы с тобой делаем здесь, в Веси».
Он всегда говорил «мы с тобой». Это наполняло Веру гордостью. Она была его частичкой, его помощницей.
На импровизированной сцене, сколоченной из свежего дерева, появилась ее мама. Анна. Высокая, стройная, в легком синем платье, с высокой прической, открывающей тонкую шею. Она взяла микрофон, и ее голос, чистый и звенящий, как хрустальный колокольчик, поплыл над площадью, заставляя смолкнуть даже самых шумных детей:
«Я – Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое…»
Михаил замер, держа Веру на плечах, и смотрел на жену. В его взгляде было обожание, гордость и… легкая, едва уловимая тень грусти. Эти стихи… они были слишком пронзительными, слишком тревожными для такого солнечного, беззаботного дня. Они говорили о боли, о войне. Он невольно сжал пальцы на ножках дочери чуть сильнее.
18:30. Цех «Прогресс-2»
Вечернее солнце, пробиваясь сквозь высокие, заляпанные мазутом окна, золотило громадные колонны синтеза. Они блестели свежей серебристой краской, а многочисленные датчики и манометры мигали ровным, успокаивающим зеленым светом. Цех был сердцем будущего – титаническим, сложным и пока безмолвным.
Михаил Львович, уже без кепки и в рабочей куртке, делал последний обход. Его шаг был твердым, но внутри что-то щемяще ныло. Подошел Константин Сергеев – молодой, двадцатилетний инженер, не по годам серьезный и вдумчивый. Его лицо, обычно сосредоточенное, сейчас было бледным, а в глазах читалась тревога.
«Михаил Львович, по последним замерам… есть небольшое, но стабильное превышение по давлению в контуре №3. На сотые доли. Система в целом стабильна, но…» – он запнулся, перебирая в руках папку с графиками.