Девчонку Ренцо выиграл в кости.
Хотя, выигрышем это назвать сложно, Гарпию просто сбыли с рук,
возиться с ней – себе дороже. Дикая. Но настолько красивая, что
Тони Мастронзо, купивший ее за бесценок еще на рынке у Иримина, не
оставлял попыток укротить до сегодняшнего утра. Сегодня – она едва
не перегрызла ему горло.
Теперь от красоты мало что осталось – все лицо в кровоподтеках.
Обнаженное тело совсем тонкое от истощения, едва не прозрачное, все
ребра видны. Руки растянуты между прутьями клетки, привязаны и
запястья содраны до кости. Глаза закрыты. Клетка маленькая, здесь
невозможно ни встать в полный рост, ни лечь. Тони боится ее даже
сейчас.
Дикая и почти безумная, как говорили, животное, а не
человек.
Но Ренцо видел больше.
Он видел отчаянье и ненависть в ее огромных глазах, но не
безумие. И не страх. Решимость.
Видел, как она пела песню ветру.
Гарпия была джийнаркой, чистокровной. Тех самых чистых и древних
кровей – рыжая и золотоглазая. Дурная кровь, как говорили. Но это
значило, что свободу она ценила превыше всего, превыше жизни. Силой
ее не укротить.
Да и не Гарпия… но как звали девчонку на самом деле, Ренцо не
знал.
Зачем она ему – не знал тоже.
Знал лишь, что рабыня-джийнарка – большая ценность, если найти к
ней подход.
Через неделю они будут дома… бог ты мой, спустя пять лет! На
виноградники ее отправить? Если выживет. А там будет видно…
- Забирай ее! – Тони смеялся, сложив на животе толстые мягкие
руки. – С клеткой ведь возьмешь? Я за клетку прошу не дорого, всего
полторы тысячи лир, только для тебя, трибун. Бери, не
обеднеешь.
- За девчонку ты заплатил сотню.
- Девчонку я отдаю тебе даром. Она твоя. Но хорошая крепкая
клетка и спокойный сон – стоят дороже.
- За полторы тысячи можно купить хорошо обученного раба.
- Ты торгуешься, трибун? – Тони довольно и жадно ухмылялся.
- Нет, - сказал Ренцо, - не торгуюсь. Я возьму ее так.
Открывай.
Тони помрачнел, потер шею, где отчетливо виднелся след от
зубов.
- Не шути, трибун! Если тебе надоело жить, то мне еще не
надоело. Она убьет сначала тебя, потом… Я отдам тебе клетку за
тысячу.
Ренцо покачал головой.
- Мне не нужна клетка.
- Восемьсот!
- Ты теряешь хватку, Тони. Открывай.
- Э-ээ, хитрый Лоренцо! – Тони вновь неуверенно засмеялся,
погрозил пальцем. – Я знаю, чего ты хочешь! Ты хочешь, чтобы я
подарил тебе клетку так?! Думаешь, я испугаюсь настолько, что
сделаю это? Нет. Восемьсот и точка!
Ренцо подошел и остановился у двери, давая понять, что пустые
разговоры ему не интересны.
Тони нервничал.
- Семьсот пятьдесят, трибун! Только для тебя. И мои парни сами
отнесут клетку к твоему шатру.
Ренцо протянул руку, ожидая ключ. Видел, как девчонка в клетке
вздрогнула и чуть вытянулась, прислушиваясь, не открывая глаз.
- Что ты будешь с ней делать, трибун?
- Ты не знаешь, что делать с женщинами? Ты евнух, Тони?
Нет, Ренцо собирался сделать несколько иное, но объяснять сейчас
бесполезно. Так проще.
Тони поджал губы, почти обиженно.
- С ней? Она отгрызет тебе яйца, трибун. И придется искать
нового командира.
- Не придется, мы уже дома. А ты хочешь на это посмотреть? –
поинтересовался он. - Давай ключи. Иначе я позову кузнеца и сломаю
замок.
В конце концов, Тони сдался.
Чтобы пролезть внутрь, Ренцо пришлось пригнуться.
- Эй! – тихо позвал он. – Я заберу тебя.
Во что он ввязывается?
Девчонка не шелохнулась. Она почти висела на руках, ее держали
только веревки, а ноги не держали вовсе. Тощая. Едва наметившиеся
бугорки девичьей груди и впалый живот. Ребро сломано, или, по
крайней мере, трещина в нем – бок посинел и припух. Разбитые губы,
кровь запеклась.
- Я заберу тебя, - тихо повторил Ренцо
по-джийнарски.
Он был уверен, что девчонка сносно понимает и илойский язык, но
сейчас будет правильно говорить с ней именно так, скорее
отклик.
