Пролог
В этом году очень холодный
сентябрь.
И почему-то я понимаю это только
сегодня, когда, оставив на песчаном берегу кеды и носки, по колено
захожу в воду. Она просто ледяная, хотя обычно в такое время года у
нас «бабье лето» и на пляже не пробиться от желающих поплескаться
перед закрытием сезона.
Или, когда я вчера спала на вокзале,
было холоднее?
Я уже плохо помню.
В воспоминаниях осталась только
тучная уборщица, которая ходила между лавками и следила, чтобы
никто не делал чего-то странного. Странного на ее субъективный
взгляд. Моя личность ей особенно не понравилась, потому что она
несколько раз прошлась рядом, а когда я только-только задремала,
нарочно уронила рядом швабру.
На том вокзале среди ожидающих я
единственная была без багажа, но меня все равно не выгнали. А потом
какая-то сердобольная бабулька покормила меня пирожками. От ее
одежды характерно пахло старостью - раньше этот запах я не
чувствовала даже из окна своего личного автомобиля с водителем. А
пирожки были самой жирной и дряной едой, которую я только
запихивала в свой желудок, но я съела все. И, наверное, если бы она
предложила добавку - не отказалась.
Потому что это была моя первая еда
за последние два дня.
Я обхватываю себя руками, чтобы
унять дрожь и побороть желание выбраться на берег. Кажется, у меня
уже вторые сутки температура. А я не придумала ничего лучше, чем
«охладиться» ночным сентябрьским заплывом.
Но все равно что-то тянет
оглянуться. Слепая детская вера в волшебника на голубом вертолете?
Там ничего нет, только где-то вдалеке - разноцветный от ночных
огней, больше похожий на мираж город.
Еще один шаг дается уже с
трудом.
От холода ноги стали деревянными, а
под коленкой схватила судорога.
Но жар под кожей все равно понемногу
спадает. Точнее, теперь я его почти не чувствую.
— Не реви, - упрямо бормочу под нос,
когда чувствую как соль снова противно щиплет искусанные губы.
Воспоминания о прошлом слишком
больно режут мою новую реальность.
— Долго собираешься там стоять? -
слышу мужской голос, и спина напрягается от нехорошего
предчувствия. - Люблю этот вид. Ты загораживаешь. Так что, если не
против…
Там же никого не было минуту
назад?
Или я снова потерялась во
времени?
— Не пошел бы ты… - делаю
многозначительную паузу в конце, предлагая ему самостоятельно
придумать самый интересный маршрут.
Он молчит, но я затылком чую
безразличное пожатие плечами.
Шорох.
Щелчок зажигалки.
До моих ноздрей доносится гремучая
смесь кожи и перца, присыпанная цедрой бергамота и окуренная, как в
церкви, ароматом дорогих сигарет. Сначала так громко, что хочется
выблевать из своих легких этот яд, но это желание быстро
притупляется. Может, потому что за последние дни, проведенные в
ночлежках, притупились «хорошие манеры» моего нюха?
Я делаю глубокий вдох и захожу в
воду по пояс.
От холода сводит живот и съеживаются
внутренности.
Где-то позади звонит телефон моего
непрошеного «спутника».
Я стараюсь не обращать внимания, но
его приглушенный голос…
Он превращает все в абсурд. Вся
трагедия моей жизни становится похожей на фарс, потому что в
последнем акте кто-то перепутал пластинки и теперь, вместо Моцарта
или Бетховена из колонок доносится какой-то… безобразный
американский рэп.
А самое ужасное, что на фоне этого
шутовского представления начинает улетучиваться и моя
решительность. Полчаса назад я была уверена во всем, а сейчас
кажется, что перспектива провести еще дну ночь в вонючей ночлежке -
не такая уж и противная, и вода - слишком холодная. И в той
закусочной на Троецкой всегда можно своровать оставленный кем-то
почти еще целый бургер или картошку-фри.
Я закрываю лицо ладонями, заново
наполняясь отвращением к себе и тому существованию, которое веду
последние несколько недель. Жизнью это назвать сложно.
