"Мы существуем на планете один краткий миг,
и если завтра все мы исчезнем —
планета этого даже не заметит."
Майкл Крайтон. Парк Юрского периода.
1
Народ неожиданно оказался на площади. Что происходит на Земле?
Внезапно потемнело, как будто на всей планете. Грохотало, сверкали молнии. Большое черное облако поднялось где-то над западным полушарием, надвигаясь на восток. Свет в городе замигал и потух.
Что это? Небывалая магнитная вспышка на Солнце? Преждевременный разогрев планеты, когда жизнь в жаре станет невыносимой, до спекания тел, и некуда деться? И выживут, на время, чиновники, погружаясь в апокалипсис в надежных бункерах с комфортом, где есть все на годы вперед. Или ядерный взрыв, сметающий все живое? Или луч двух сливающихся нейтронных звезд, равный мощности энергии всей Вселенной, направленный на нас, мгновенно не оставит от Земли ничего, кроме пара. Но кто это увидит?
Не зная причину всего, мы всегда удовлетворяемся как бы все объясняющим физическим осязанием тайны – суррогатом знания, как последним знанием «на пока».
Снова возникло тревожное возбуждение, вплоть до замирания сердца, как от известия о спешном размещении у наших границ пусковых установок западных ядерных ракет. Приходили вести о сдержанности гегемона, и потом снова воинственные крики его вассалов, и были мучительны метания людей, словно между Сциллой и Харибдой.
Весь порядок вечного круговорота привычной жизни, не предусматривающей мгновенного исчезновения всего, вдруг закачался в глазах, как на космической палубе. Горюнов видел людей в эту минуту не чужими тенями, а живыми, физически близкими в общей тревоге, и не хотел, чтобы мы все исчезли. Даже если «мы окажемся в раю, а они в аду».
Соратники Горюнова, члены Совета общественного движения «Родина всех», выскочив без пальто на холоде, не замечали, что озябли.
Политолог Звягин сморщил желчное лицо, разжигая в себе злость взвизгнул:
– Все оттого, что стремились перекроить мир по-своему! Это идет еще со времен Александра Македонского – насаждение по всему миру передовой культуры, искоренение варварских обычаев. Всех, кроме себя, считали недочеловеками! Не оставили нам ничего, кроме сопротивления. И вот – доигрались…
Звягину было горько. Впрочем, горечь сидела в нем с детства.
Спорить не было смысла. На этот раз звериная серьезность политолога оправдывалась.
Паша Домашнев очнулся от забот своего сельскохозяйственного консорциума, которые засосали его навсегда. И забеспокоился. Какие, собственно, страхи могут помешать налаженной работе?
Коля Караваев тоже на миг усомнился: что я делаю? Зачем стремлюсь расширить влияние своей фирмы «Экоград» на крупные города мира, когда их может вообще не быть?
– Как же так? Жаль, очень жаль. Такую международную махину построили! Экологические города. Союз товаропроизводителей чистой продукции. Экосертификация. Товарный знак. Как все было отлажено!
Бывший эмигрант профессор Томилин, модно небритый, оглядывал толпу грустным мудрым взглядом.
– Не волнуйтесь, мы не улетаем никуда. Единственное, что нас держит – тяготение Земли, наше невидимое спасение.
На Горюнова тоже нахлынуло: как много потратил сил и нервов на создание Международного движения за нравственность в экономике «Родина всех». И надо закругляться?
Постепенно контрагенты перестали отзываться, им стало не до нас, у них тоже дела шли плохо. Денежные поступления прекратились. Встал вопрос о существовании Движения. Многие члены Совета, представители разных организаций и фирм, а также штатные сотрудники дирекции тоже ушли.
Оставшийся экономист Игорек иронизировал, как всегда:
– Поздравляю, господа, с долгожданным концом света!
– Интересно, – предположил бухгалтер (или просто Бух), – будет ли что-то вроде взрыва ядерной бомбы, или, как в Помпеях, все внезапно скорчатся и – застынут так навсегда?
