Дождь стучал по броне БТРа, как дробь по пустому ведру. Серёга прижался мокрым виском к холодному люку, пытаясь заглушить рёв мотора и вой ветра в степи. Запах солярки, пороха и сырой земли въелся в ноздри навсегда. Всего месяц назад он был дома, пил чай с мамой на кухне, спорил с братом о футболе. А теперь… «Специальная военная операция». Слова казались чужими, картонными. Как и приказ, только что отданный старлеем:
– Вон в той роще, видишь движение? Группа. На выход! Окружить и уничтожить. Не брать живьём – рискованно.
Старлей указал пальцем в мутную даль, где мелькали тени между оголёнными деревьями. Украинцы. Возможно, такие же мобилизованные парни. Может, тоже с братьями дома. У него похолодело под каской. Сердце ушло в пятки, оставив в груди ледяную пустоту.
Он сполз по скользкой броне на землю, ноги подкосились. Грязь хлюпнула в берцах. Рядом высаживались другие, лица серые, глаза пустые или слишком яркие от адреналина. Кто-то нервно щёлкал затвором. Серый сжал свой АК до хруста в костяшках. Оружие было тяжелым, чужим, смертоносным.
Выбор. Он вонзился в сознание остро, как штык. Два пути, оба ведущие в бездну.
Путь первый: Не стрелять. Отказаться. Сказать: «Нет, я не могу. Это же люди». Стать «предателем» в глазах товарищей, командира, государства. Последствия? Трибунал. Статья за невыполнение приказа в боевой обстановке. Тюрьма. Долгие годы в колонии строгого режима. Позор на семью. Брат на фронте, возможно, отвернётся. Мать будет плакать. А что такое тюрьма? Теснота, нары, злоба, насилие. Жизнь, перечёркнутая в молодости. Выжить там – не факт. Но… совесть? Она, возможно, останется хоть немного чистой. Он не станет убийцей.
Путь второй: Стрелять. Подчиниться. Поднять автомат, прицелиться в эти мелькающие тени в роще. Нажать на спуск. Огонь, грохот, свинцовый ливень. Возможно, попадёшь. Возможно, убьёшь. Или ранишь. Крики будут? Или просто тихо упадут? За это – не тюрьма. Возможно, даже похвалят. Деньги «за риск» придут маме. Ты – «патриот», «исполнил долг». Но что потом? Ночью? Через год? Через десять лет? Лица тех, кого убил или мог убить, будут приходить во сне. Пустые глаза. След от пули не на теле – на душе. Глубокий, чёрный, гноящийся. Можно спиться. Можно сойти с ума. Можно просто стать пустой оболочкой, несущей этот груз до гроба. Мертвецом при жизни.
Дождь хлестал по лицу, смешиваясь с потом. В ушах звенело. Товарищи уже рассыпались в цепь, ползли к роще. Старлей рявкнул что-то нечленораздельное, глядя на Сашку, замершего в грязи.
– Серёга! Двигай! – крикнул сосед, проходя мимо. В его глазах – привычная решимость, заглушившая все вопросы.
Серый сделал шаг. Потом ещё один. Ноги двигались сами, как у марионетки. Он поднял автомат. Приклад упёрся в плечо. Холод металла жёг ладонь. В прицеле мелькнула камуфляжная куртка, движение между деревьями. Палец нащупал шершавый спусковой крючок.
Дрожь. Она прокатилась по всему телу, от кончиков пальцев ног до макушки. Не от холода. От осознания безвыходности. От страха перед тюрьмой. От ужаса перед кровью на своих руках. От мысли, что оба выбора – калечат. Бесславно сгнить за решёткой или сгнить изнутри, неся в себе смерть другого. Это не выбор между добром и злом. Это выбор между двумя видами ада.
Он зажмурился. Перед глазами – мама за чаем. Брат, смеющийся над старой фоткой. Потом – решётка камеры. Потом – искажённое болью лицо незнакомца в камуфляже. Потом – пустой взгляд в зеркале через много лет.
Палец на спуске дрогнул. Вздох, похожий на стон, вырвался из груди. Выстрел грянул рядом – кто-то уже открыл огонь. Крики? Или ветер?
Сердце билось так, что казалось, вырвется из груди и упадёт в грязь. Глубокий след. Он уже прорезался на душе, не важно, какой путь выберешь сейчас. Война уже выжгла в нём невидимую, но вечную отметину. Осталось лишь решить, какой ценой платить за каждый следующий шаг в этом аду. И шагнуть. В трясину, где чистой совести нет места. Только грязь, страх и этот невыносимый, разрывающий душу выбор.
