Пахло дурманяще сладко: разнотравьем
и медом. Теплый ветер приносил запах с луга, что раскинулся под
холмом. Исса часто приходила сюда, пропадая иногда до самого
вечера. Ох и ругалась же старая Кора! Грозилась, что запрет девушку
дома и не выпустит до самой свадьбы. А там уж передаст из рук в
руки будущему мужу и вздохнет, наконец, спокойно. Ведь куда ей,
разменявшей пятый десяток – совсем старуха по сельским меркам –
уследить за такой несносной девчонкой.
Исса слушала ворчание Коры и серьезно
кивала. Она бы и рада сидеть дома и не расстраивать опекуншу, но…
это было выше ее сил. Ее манило небо, стекающее горкой к горизонту,
звали птичьи трели, уносящиеся вдаль; ветер приходил за ней с
равнин, стучал в окно, сворачивался кошкой у покосившейся двери и
ждал. Там, за пределами их поселка, за лугами и лесом, там, куда
ведет желтая, покрытая мелкой пылью дорога, раскинулся целый
мир.
Иссе хотелось верить, что с холма она
может увидеть огни далекого города, дым множества труб,
окрашивающий облака в серое – может ухватить хоть самую капельку
чего-то большого. И как не твердила верная Кора, что Холмград
слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть хоть что-то, девушка
упрямо возвращалась сюда снова и снова.
Чтобы побыть одной, подумать.
Раньше она мечтала о той, другой
жизни, что у нее будет, когда мама за ней вернется. Исса не помнила
ее – безжалостная память не сохранила ни единого воспоминания.
Будто до Залесья и не существовало ничего.
Ей было около трех лет, когда мать
отправила ее прочь. Кора говорила, что после этого та вышла замуж
за состоятельного человека – без ребенка на руках это оказалось
делать намного проще. Но о дочери она не забывала и регулярно
присылала деньги на содержание. А иногда – письма.
Ровные линии слов на плотной бумаге.
Черное на белом. Сургучная печать – алая, как кровь. И запах
терпко-сладких духов. Слишком инаковый. Какой-то фальшивый.
Все письма адресовались Коре. Всегда.
Когда Исса была маленькой, та читала ей. Иногда несколько раз
кряду, а потом на ночь вместо сказки, и утром, едва всходило
солнце. Девочка заучивала их наизусть. Пустые фразы, за которыми ей
виделось иное. Сокрытое.
Кора сама учила Иссу читать и
считать, преподавала основы естественных наук. Порой из города им
присылали книги: по истории и географии, собрания сказаний и
легенд. Девушка зачитывала их до дыр.
Кора не одобряла, но и не
запрещала.
Они жили в достатке – небольшой, но
добротный домик. Огород и фруктовый садик. Мясо и свежий хлеб даже
поздней зимой и весной. По хозяйству им помогала девушка из
местных. Кора заботилась об Иссе, оберегала… и получала за это
серебром каждый месяц.
Потом Исса перестала ждать, поняла,
что мать не приедет. Понимание оказалось горьким и болезненным. Как
пощечина отрезвляющим. В той, другой жизни, она не нужна женщине,
что когда-то произвела ее на свет. О ней заботились из долга и
только.
Когда ей исполнится восемнадцать, ее
выдадут замуж. «Так часто бывает, - сказала Кора. – Особенно в
больших городах. Родители сами подыскивают супруга или супругу для
своих детей. Родительская воля – закон». Ее саму когда-то выдали
замуж по договоренности, но говорить об этом опекунша не любила. И
мужа никогда не вспоминала. Он умер пятнадцать лет назад, вскоре
после этого Кора устроилась работать к матери Иссы.
Тогда девушка подумала, что может
быть это и неплохо, если матушка – а может и сама Кора – найдет ей
жениха. Тот точно будет из города – молодой, образованный и
красивый – и заберет ее с собой.
А если и не из города, то и у них в
поселке найдутся достойные женихи. Третий сын кузнеца, Мил, высок и
статен, и пусть лицо у него квадратное, а на подбородке ямка точно
шрам, но он рукаст. На праздник урожая в прошлом году, он подарил
Иссе кулон, выкованный собственными руками. Носить его Кора
запретила и даже хотела отобрать – негоже девушкам такие подарки
принимать – но все-таки разрешила оставить. И девушка хранила его в
сундучке под кроватью вместе с письмами.
