И на что только не пойдешь ради пары снимков.
– Только не смотри вниз. Только не смотри вниз.
Ага. Те кто так любят давать подобные советы, хотя бы разок вылезли из окна двенадцатого этажа и прогулялись по узкому поребрику, на котором едва-едва помещается мой кроссовок, а он, к слову, совсем не выдающихся размеров – тридцать шестой, – чего нельзя сказать про камеру, болтающуюся за спиной. Вот это дура, так дура! Ну и я до кучи тоже. Нет чтобы объективчик поменьше прицепить, и с ним качества за глаза хватило бы. Так нет же. Мы ж за экспромт. Высмотрела с крыши противоположного здания открытое окно и стою теперь, как человек-паук, прилипнув к стене, и думаю, что будет более безопасно: попытаться как-нибудь перешагнуть-перемахнуть за колонну (заранее ведь посмотреть, что она, тварина бетонная, будет мешаться не захотела) или вернуться обратно к окошечку, из которого выползла, и быстренько лететь назад, на крышу. Авось что-нибудь удастся рассмотреть – объективчик-то позволяет. Вот только пока я тут стою и мыслями разбрасываюсь, из заветного окна, приоткрытого к слову чуть больше чем полностью, такие характерные стоны начали раздаваться, что ноженьки сами начали шаркать поближе к колонне.
– Ой, мамочки, что ж ты там так стонешь-то, как потерпевшая?
Вот под этот аккомпанемент из всхлипов и стонов, я делаю глубокий вдох, а потом переношу ногу за колонну и за каким-то лешим опускаю взгляд вниз.
«Мама!»
Такая там, внизу, красотища неописуемая, от которой кровь в жилах стынет. Машинки туда-сюда носятся, люди бегут по своим делам, тоже сюда-туда. И я тут, над их головами, изображаю муху, вцепившуюся в холодный бетон всем, чем только можно и нельзя. Интересно, сколько тут метров будет? Сорок? Или все пятьдесят? Бррррр! А ладошки потеют и скользить начинают, собаки! Каким-то нечеловеческим усилием воли я заставляю себя перестать смотреть туда, куда шмякнусь, если что-то пойдет не так (интересно, а что это может пойти не так?) и на выдохе перескакиваю за колонну. Уф! Кто молодец? Я молодец! И поребричек, такой родной уже и широченный, как проспект внизу. Чтоб я ещё раз куда-то полезла!
А за окном уже не то что стонут, там похоже феерия покруче жёсткого порно разворачивается. Аж кровать трещать начала.
– Маньячка ты недобитая, нимфоманка доморощенная, – бурчу себе под нос, а сама шаркаю ножками поближе, чтобы посмотреть кто это так нашу певичку окучивает.
Не, я не извращенка и уж тем более не фанатка. Вообще, всю эту слащавую попсятину не перевариваю на дух, но за пару фотографий, на которой Ариадна окажется в очень пикантном ракурсе, мне потом можно будет месяц не париться. С руками оторвут. Или руки оторвут, если поймают. Но я же не пальцем деланная – вспышку ещё на крыше отключила (а на кой мне эта вспышка?). Аккуратненько сейчас шторку отодвинем… Ага… Объективчик на кроватку и бушующих на ней направим и… Щелк.
Я сама вздрогнула от того каким оглушительным оказался звук затвора, раздавшийся в неожиданно резко повисшей тишине, а потом в мою курточку вцепились пальцами и оттолкнули от подоконника.
– Мама! – заорала я, размахивая руками и пытаясь кончиками пальцев на ногах продавить подошву кроссовок и ухватиться за край поребрика.
– Кто там? – испуганно раздалось из кровати.
– Заглохни и сваливай! – прорычал в ответ темный силуэт, удерживающий меня на грани падения.
И прозвучало это так, что я сама свалила бы подальше с превеликим удовольствием, если бы не болталась над пропастью в двенадцать этажей.
– Пупсик… – обиженно протянула Ариадна.
Ну а кто не обидится, когда тебя на самом интересном месте обламывают? Я бы тоже губки надула. Наверное. Не знаю. Ко мне папарацци в окна не ползают.
