– Есть машины, которые у тебя не вызывают никаких эмоций. Вообще никаких. Обыкновенные, ничем не примечательные коробки на колесах, снующие по своим делам. И красная она, синяя или черная – не важно. Это просто машина, которая проехала мимо. Она может быть хорошей, надёжной, экономной, но когда ты в нее садишься, у тебя внутри пустота. Есть произведения искусства. Такая картинка, которая вызывает восторг. Вылизанная до блеска, на крутых дисках… На нее засматриваются все, сворачивают шеи, мечтают хотя бы раз на такой прокатиться. Почувствовать себя на вершине мира, чтобы потом сесть в ту, ну которая вообще без эмоций, и до конца жизни сравнивать. И есть одна единственная. Твоя. Она может постоянно ломаться, выпендриваться, жрать литрами бензин и деньги, выматывать тебе нервы, но когда она заводится и проезжает первые метры, ты счастлив. Ты знаешь вдоль и поперек все ее изгибы, каждую деталь, знаешь, что в минус десять она заведется только со второго раза, а в минус двадцать вообще никуда не поедет. Ты ее чувствуешь. Каждую вибрацию, каждый запах, каждый стежок на обивке сиденья. Потому что это единственная машина, с которой ты становишься одним целым. И она твоя. Та самая, которая дарит тебе эмоции каждый день. И ты прощаешь ей все. Ведь когда поворачивается ключ в замке зажигания, мир исчезает. Остаёшься только ты, дорога и она…
– Ромка, ты придурок! Я тебя про блондинку, которая на тебя смотрит, спрашиваю, а ты про свой «Скай».
– Дурында мелкая. А я, по-твоему, про что сейчас говорил?
Впервые я ее увидел у универа. Вернее даже не увидел, а почувствовал. Она влетела мне в спину и сломала очки. Мои. Видела, что они упали на асфальт, и демонстративно наступила на них, пока мы с Пашкой собирали бумажки, которые разлетелись веером нам под ноги. И меня заступорило. Не от этой абсолютно ненужной агрессии – на зрение я никогда не жаловался, оно всегда было идеальным, и очки только дополняли тогдашний закидон, – а от того, что этот хрустящий звук включил состояние, больше похожее на шок, и стал сгущать время в непонятную тягучую субстанцию вроде киселя. Что-то очень похожее на кадры замедленной съёмки, когда каждая деталь воспринимается гораздо острее. Сперва я оценил тракторную подошву высокого ботинка, втоптавшего стекла в асфальт, затем черные кожаные брюки и куртку в заклепках, обтягивающие и без того ошеломляющую фигуру, и мотоциклетный шлем с ушками. Он окончательно выбил меня из колеи одним своим присутствием. Девушка-байкер? А когда мой удивленный взгляд поднялся выше, язык тупо прилип к нёбу, и сказать что-то внятное я не смог. Промычал, вставая на ноги, нечленораздельное: «Извини,» как будто это не она, а я влетел в нее на полном ходу, и в ответ услышал:
– Ну ты, водолаз, смотри куда прешь!
– Чего?
– Чего слышал, черепушка лысая! В следующий раз я тебе один глаз на затылок натяну!
Толкнула плечом, хотя спокойно могла обойти, и гордо пошла на парковку, чтобы через минуту вылететь с нее на спортивном мотоцикле и исчезнуть, затеряться среди машин. Ни номера телефона, ни имени не спросил, ни номера на ее мотоцикле не запомнил… Кисель медленно отступил вместе с удаляющейся фигурой, а зелёные глаза, как оказалось, отчетливо впечатались в мою память. Не то чтобы я влюбился, просто долгое время высматривал мотоцикл на парковке, чтобы познакомиться с его хозяйкой. Вот только больше я ее так и не увидел. Расспрашивал у знакомых в универе об этой байкерше, даже Воронцовского попросил узнать хотя бы факультет, на котором она учится, но никто ничего о ней не знал, не видел и не слышал. Возникла из ниоткуда и исчезла в никуда. Прикольная такая ситуевина. Лишь спустя два года я увидел ее снова. Увидел со спины в свете фар стоящих у обочины машин, но узнал буквально сразу. Спросил у Фила кто это такая, и он только дружески похлопал меня по плечу:
