Сто мелодий из бутылки

Февраль, 1966

Все помнят своё детство, но некоторые не желают его ворошить. Старые фотоальбомы прячут на антресоли и никогда не достают, с притворной ностальгией вздыхая о прошлом.

Другим же, наоборот, воспоминания о детстве – в радость.

…В автобусе постоянно трясёт, но для советских дорог это обычное дело. За окном тихо подрагивают заводские трубы, поселковые трущобы. Справа от водителя, на дерматиновой крышке двигателя сидит чёрная шуба из заячьего меха. Иногда шуба шевелится, заваливается в стороны, падает, хнычет. Никого из пассажиров живая шуба не пугает, потому что все понимают, что в её темноте уютно квартирует ребёнок. Над головой топорщится воротник, рукава торчат в стороны, ковром стелется подол. Когда дорога ровная, над воротником вылупляются голубые глаза, смотрят внимательно, неподвижно. Постепенно ресницы смыкаются, словно ребёнок засыпает, убаюканный слабой вибрацией машины и голосами пассажиров. Когда автобус начинает подниматься в гору, дитя вскрикивает, как будто подаёт сигнал, ведь чем больше крен, тем сильнее опасность скатиться с крышки в салон. Водитель пугается вслед за ребёнком, ловит скользкий мех, оборачивается к жене. Она бы и рада помочь, но у самой на коленях двое.

Колёса отрезают ровные метры дороги, они остаются позади обломками пути. Водитель давит на газ и молится, чтобы машина не заглохла на подъёме. Двигатель натужно урчит, вредничает, наполняет салон чёрным дымом. Но если включить двигатель на полную мощность, коробка передач на таком морозе точно не выдержит. Так и плетутся. Водителю ещё ничего – окно открыл, дышит морозным воздухом, а пассажиры таращатся слезливыми глазами, по-рыбьи шлёпают губами, распахивают рты до желудка.

Женщина локтем прижимает ребёнка к окну. Отличный способ застопорить падение. Отгибает воротник, всматривается: круглые глазки, шарик носа. Одежда не по размеру хороша тем, что детям невозможно из неё сбежать. Как мумию, завязали, утянули, застегнули.

По расписанию через полчаса надо быть у бани. Выгрузить одних пассажиров, загрузить других. Расписание – это условно. Никто никогда его не придерживается, потому что невозможно предугадать, какую ловушку устроит природа – то лавина сойдёт с горы, то лошадь с повозкой падёт поперёк дороги, то снежный буран завалит машины выше крыш. Но сегодня неплохо, всего минус двадцать без ветра, в небе серое солнце, пытается светить, но не может пробиться сквозь заводской дым. Ещё два рейса – и в гараж. Дома на ужин горячая картошка в мундире, селёдочка с хрустящей капустой…

Здесь суровые края. Тайга и горы, внизу Косьва. Река приправлена ядовитыми сбросами «коксохима», на зиму не замерзает. От жёлтой воды камни кажутся ржавыми. Речка мелкая, можно пройти вброд, но никто не рискует ступать в кислоту. Со слов стариков, пока добредёшь до другого берега, мясо сползёт с костей. Правда или только страшилки – непонятно. Но проверять на себе никто не собирается, дураков нет, а чужие здесь не шастают. Правда, говорят, один беглый зэк из Соликамска рванул напрямик, но ведь его не спросишь, может, и проскочил, а может, и пропал в воде. Охранники с собаками потоптались на берегу, потом дали круг через висячий мост.

Вокруг завода стоят бараки, в которых живут семьи заводчан. Коксовары – самые уважаемые, без них никуда.

– Вас забрать? – Водитель автобуса оборачивается к жене.

– Конечно, – пугливо вскидывает она голову. – Куда я с тремя? Околеем на морозе-е. Зойкина совсем кроха, хоть и в шубе-е.