Пустые глазницы уставились Еве в спину. Она не могла видеть, но всё же чувствовала этот враждебный слепой взгляд. Кто-то (или что-то?) наблюдало за ней. Волосы на затылке стояли дыбом, она отёрла о джинсы потные ладони и, наощупь ступая в темноте, принялась искать выход. Сколько это продолжалось? Ей казалось – целую вечность и ещё несколько мучительных минут. Вдруг пальцы ног нащупали холодный твёрдый предмет. Ева не решалась идти дальше. Включить фонарик – значит, выдать себя. Тот, кто прячется во мраке, непременно её схватит. Капли влаги уже струились по лицу, глаза щипало. Бесшумно, кончиками пальцев, она нащупала в кармане телефон. Выбора нет. Ещё секунда – густую ночь пронзил луч белого света.
У неё не осталось сил, чтобы закричать. Рот исказился в судороге, тело оцепенело. Ноги Евы упёрлись в горку причудливо сложенных тел. Изуродованных тел. Кровавые символы на лбу, ноги и руки, согнутые под неестественными углами… Он приближался к ней. Сейчас он её схватит. Голосовые связки наконец-то поддались, и она закричала. Чужим, не своим голосом. Голосом бездыханных тел.
Ева подскочила на кровати. За окном едва светало. Её подушка была мокрой от пота.
Из крючковатого носа участкового торчали рыжие волоски. Я не могла толком вникнуть в то, что он говорил – эта треклятая растительность жутко отвлекала. Знаете, как бывает: у человека на лице примостилась какая-нибудь малопривлекательная бородавка, и ты весь разговор старательно делаешь вид, что не обращаешь на неё внимание. По итогу из беседы в голове откладывается только: «Не вздумай смотреть на бородавку!»
– Как вы сказали? Больше восемнадцати лет никто не умирал? – до меня начал доходить смысл сказанных мужчиной слов.
И дёрнул же меня чёрт устроиться на практику в районную газету! «Это лучшая школа для журналиста» – твердили преподаватели. А я и послушала. Дура. Сейчас мои однокурсники сидели в прохладных городских редакциях с кондиционерами, кулерами и прочими наворотами, вечерами забуривались в какой-нибудь клуб и до тошноты напивались – всё как положено студентам после первого курса.
– Восемнадцать лет и чуть больше трёх месяцев, – уточнил участковый и горделиво приосанился, словно речь шла о его личной заслуге.
Меня отправили на задание, кажется, в самую захудалую деревушку, отделённую от остального мира полями, рекой, согрой и лесом – для надёжности. Самая натуральная дыра. Повод поначалу показался примечательным: в этой богом забытой деревне одна за другой пропали пять молодых девушек. Мои ровесницы. Практикантов на такие громкие дела обычно не отправляют, но все остальные сотрудники или ушли в отпуск, или тяпали огород, или были заняты ещё не пойми чем. Собственно, в штате и было-то не больше пяти человек. Главный редактор обречённо ткнул в меня пальцем на планёрке и я, радостная (ну хоть что-то интересное!), в припрыжку умчала на автобусную остановку. Полтора часа в душной развалюхе поубавили энтузиазма, а последующие события окончательно свели на «нет» надежды устроить приличное журналистское расследование.
Со слов участкового выходило, что девушки сами разбрелись, кто куда: уехали к подругам, пошли собирать травы в лесу и, вероятно, потерялись… «Поисковые работы, конечно, ведутся, но причин для паники нет» – ободряюще заключал представитель правопорядка. На мой закономерный вопрос – не рассматривает ли следствие версию серийных похищений маньяком – мужчина добродушно рассмеялся. «Сразу видно, что вы городская. Это у вас в городах одни маньяки да насильники. У нас всё тихо и мирно. Никаких тяжких, только мелкие кражи да разбойничество, и то нечасто. Вон, почитай, восемнадцать лет уже кладбище пустует, никто не помирает».
