Посвящается Ане, моей жене.
Мою жену зовут Веселина.
У нее длинные волнистые волосы русого цвета. По-настоящему длинные: густые пряди спадают ниже пояса. Она редко заплетает косу, потому что уверена, что коса ей не идет. Это, конечно, не так. Ей идет все. Но когда я говорю ей об этом, Веселина дуется и отвечает, что вообще все к лицу может быть только подлецу. А она далеко не подлец.
У ее волос есть очень странное свойство. Когда она рада, они отливают яркой раскаленной медью. Когда грустит – тускнеют, цветом становятся похожи на тюки соломы в ненастный день. Обычно такие перемены происходят с глазами, но у Веселины все не как у людей. На эту фразу, кстати, она никогда не обижается, только хохочет и лукаво щурится. Глаза у нее и без того удивительные. Радужка – трехцветная. Темная, почти черная по краям, затем идет колечко цвета липового меда, а у самого зрачка она зеленая.
Это первое, что приходит на ум, когда я думаю о внешности Веселины. Только девушке за стойкой ресепшена я говорю другое:
– Ей двадцать семь лет. Невысокого роста. Волосы длинные, светлые. Ну… Обычное телосложение.
Девушка, на бейджике которой написано «Лена», напряженно хмурит лоб. Я не обращаюсь к ней по имени, потому что видел за этой стойкой еще трех девушек и у каждой на бейджике было написано «Лена». Эта «Лена» – четвертая. Может быть, у них вообще один бейдж на всех? Еще на третьей Лене я поделился этим наблюдением с Веселиной, и она рассказала, что в древности люди имели по два имени: одно для семьи и близких друзей, настоящее, а второе – фальшивое, для незнакомцев, чтобы те не смогли сглазить, если окажутся злыми духами или колдунами. Может, эти девушки просто боятся проклятий.
– И ее нет в номере? – спрашивает Лена Четвертая.
Я мотаю головой.
– Может, она куда-то вышла?
– Да ей некуда было выходить. Я пошел за кофе, ей в этот момент позвонила родственница, и она осталась. Когда я вернулся, в номере уже никого не было. А телефон теперь недоступен.
На лице Лены Четвертой появляется легкая обеспокоенность. Она хмурится сильнее и уточняет, в каком номере мы зарегистрированы. Я отвечаю, что в четыреста двадцать первом, хотя и не понимаю, к чему это. Лена Четвертая долго роется в компьютере. Так долго, что я начинаю притопывать ногой и барабанить пальцами по стойке. Затем поднимает на меня взгляд и выговаривает медленно, словно слова текут у нее изо рта густой патокой:
– Но вы регистрировались один.
Я улыбаюсь:
– Я просто номер заказывал на свое имя. Двухместный. Она тоже регистрировалась.
Лена Четвертая не улыбается в ответ. Патока слов начинает застывать, и она говорит еще медленнее:
– Да нет, вы живете в номере один. У вас один ключ. На вас один завтрак заказан.
– Послушайте… Мы сегодня ходили на завтрак. Вдвоем. И на обед тоже. Мы с Веселиной ходили в бассейн. Мы катались на велосипедах. На двух, понимаете? На двух велосипедах!
Я повышаю голос, и рядом материализуется охранник. У него на бейджике написано «Миша». Мне хочется попросить их позвать кого-нибудь взрослого. У меня проблема, и тут явно нужны Елена и Михаил.
Миша интересуется:
– У вас все хорошо?
Лена молчит. А я замечаю мужика у Миши за спиной. Пухлого пожилого дядьку, который утром сидел в джакузи и пялился на Веселину, пока она раз за разом ныряла с доски. Я тыкаю в него пальцем и громко говорю Лене Четвертой:
– Вот он видел ее!
Поворачиваюсь к мужику и почти кричу:
– Эй! Вы же видели мою жену сегодня утром в бассейне! Вы сидели в джакузи и на нее пялились!
– Ни на кого я не пялился… – жалко мямлит мужик.
Только тут я замечаю, что под руку с ним идет его жена. Ей лет на тридцать меньше, чем ему, но это явно не дочь: дочери не держат отцов под руки так по-хозяйски. Я попросту ее не разглядел сразу. Она разворачивается на месте и моментально переходит на крик, постепенно сокращая фразу до сути претензии:
