Он подозревал, что открывшаяся лысина на затылке не красит. Зато рост. Метр девяносто, друзья замечали издали, махали зачем-то рукой, будто они лилипуты, а он должен их разглядеть. Ну немного оплыл в боках, есть такое, чрезмерная страсть к капучино сделала своё мерзкое дело, и он проиграл. Но животик еще не выполз из-под ремня, богатырски надута грудь, и, пожалуй, при желании он смог бы подтянуться раз девять на турнике или отжаться от пола, смахивая пыль отпущенной по моде острой бородкой.
А вот голос оставался молодым, звучным, точно иерихонская труба. А как приятно, бывало, выдыхать на плацу: «Смирна!» Да так, что дребезжали, казалось, стекла в гарнизонной столовке. И идти с ротой в горку, чеканя шаг:
– И левой, левой, раз, два, три.
Этот военный речитатив так и остался по жизни. Жена Ольга, закаленная в невзгодах учительница младших классов, к заскокам мужа привыкла. Прошла с ним гарнизоны архипелага Северная Земля в Карском море, глухие и суровые леса Сибири, да много чего. Дети же морщили губы, когда он ненароком вставлял армейские шутки за завтраком.
Служба в армии оставила у Павла приятные воспоминания, шагал по жизни, словно по лестнице, лейтенант – раз-два, капитан – три-четыре, майор – пять-шесть. Тут считалочка закончилась: его отправили в запас. Вариантов на гражданке выпало немного, и он сознательно пошел работать в охрану: там мог вволю погонять заплывших жирком охранников, покомандовать. Это успокаивало.
Но по-настоящему Павел жил парадами. Ждал 9 Мая, как некормленая собака, что мечется в ожидании задержавшегося хозяина. Отглаживал форму, что бережно хранил в длинном сатиновом пакете, проверял, блестят ли пуговицы, насколько ровны стрелки брюк, отполированы ли ботинки, не скрутил ли сын Ванька медали.
В девять утра Павел переодевался в парадный костюм, смахивал пыль с тульи фуражки, присаживался за стол, выпивал рюмку водки и ждал начала. Парад смотрел стоя. Выбрасывал руку к фуражке и кричал протяжное «Ура главнокомандующему!».
Дети крутили у виска, жена вздыхала, Павел упирался взглядом в экран, в глазах появлялись слезы.
* * *
Беда пришла внезапно. Скрутила разум и повергла в терзания душу. Представить именно такой поворот событий Павел не мог и в страшном сне. Соня, так удачно выскочившая замуж за программиста из Киева, на фоне «спецоперации» отказывалась говорить с отцом, помня его помешанность на армии.
Отношения их расклеились после ее свадьбы, после рождения внука трещина разошлась шире, дочь не вернулась в Москву, хотя он настаивал; его не пускали в Киев.
– Вот и дождались. – Павел посмотрел на жену. Ольга плакала в трубку и умоляла дочь уехать, забрать ребенка и бежать.
– Куда, в Польшу? У меня паспорт русский, – кричала Соня по громкой связи, выставленной женой специально, словно в укор мужу, будто он лично командовал войсками.
Сердце его словно сжимало тисками. Раз-два – опрокидывал он рюмку за рюмкой, словно это могло остановить боль.
Становилось хуже. Лезли черные, страшные мысли, и если после первых новостей о Донбассе он странно хмыкал и качал головой, будто взвешивая чужие решения, то после «начала» посерел лицом, седина окропила голову. Ощущение безнадеги отупляло, работа вызывала отвращение, любимый капучино – изжогу. Он теребил звонками бывших сослуживцев. Некоторые, как он знал, дошагали до генеральских звезд, но кто он для них… Так, лицо на общей фотографии.
