Вечер пьянит, сводит с ума своим жаром, опаляет учащенным
дыханием.
Впервые за долгое время отпускаю себя, снова чувствую свободу.
Столько времени заперта была, не чувствуя ни души своей, ни
тепла.
Едва он открывает мне дверь – подхожу к мужчине, обвиваю его
шею, и тянусь за поцелуем. Ну же, не будь таким деревянным, помоги
мне не думать… ты нужен мне сейчас! Нужен!
Включается в игру. Пинает ногой дверь, прижимает меня к стене, и
целует упоительно жарко. Странно мы выглядим со стороны: я в
длинном пуховике, шарфе и шапке, а он — в футболке и джинсах.
— Детка, ты сегодня такая горячая, — шепчет мне на ухо мужчина,
на миг прервав поцелуй, но затем он снова возвращается к моим
губам, и целует жестко – так, как мне и надо сейчас. Поглощает
меня, подчиняя себе, и помогая справиться с самой собой.
Руки дрожат, пока я пытаюсь стянуть с него футболку, чуть
прилипшую к разгоряченному телу, но мужчина хватает меня за
запястья, и смотрит странно.
— Что, уже не хочешь? – задыхаюсь я. – Столько намекал на это...
или хочешь помучить меня?
— Шутница… подожди, — жарко шепчет Руслан, обхватив меня еще
крепче, и протягивает мне синюю коробочку, которую вытащил из
кармана. – Примешь?
Весь мой запал растворяется в панике. Беру в руки коробочку,
открываю. Там кольцо. Плохо видно, но…
— Выйдешь за меня? – чуть смущенно предлагает Рус. – Знаю, это
слишком быстро, но мне кажется, что мы подходим друг другу. И
мелкого твоего я могу усыновить… ты согласна?
Смотрю на мужчину, и не знаю, что ответить.
Отказать?
Согласиться?
Мы с Русланом ведь очень похожи – в этом он прав. И друг другу
подходим. Уютно с ним, спокойно, но...
— Мариш, ты не согласна? Почему ты молчишь? – тревожится
Руслан.
Потому что объявился Андрей.
И все испортил, как, впрочем, и всегда!
Марина
Три дня назад
— Не понимаю, — возмущается Лариса Петровна – постоянная
клиентка нашего салона, — ну вот зачем дети рожают детей? Нет тебе
тридцати – не рожай! Плодят нищету, а потом на наши налоги жируют!
Или ноют, что продавщицами работать приходится, да парикмахершами.
Учиться надо было, а не ноги раздвигать! Тупые малолетки… не
понимаю!
«А я не понимаю, как можно краситься в цвет «взбесившийся
баклажан», хотя на дворе уже не девяностые» — мрачно думаю я,
нанося на пережженные волосы вредной клиентки смывку.
Знает ведь, что у меня маленький ребенок. И знает, сколько мне
лет – видела нас с Захаром в парке. И теперь, маскируя свои
оскорбления под возмущение современными нравами, пытается меня
уколоть.
И ведь не пошлешь!
— Ох, Мариночка, что это я? – улыбается эта мадам. – Я не про
тебя. Парикмахер – уважаемая профессия, жизненно-необходимая даже!
Уверена, что ты не жалеешь, что так рано родила. Во сколько,
кстати? В шестнадцать? В семнадцать?
— В двадцать один год, — отвечаю я, колдуя над волосами
клиентки. – Разумеется, я не жалею.
Улыбаюсь, вспоминая сына. Такой маленький, такой любимый… даже
не знала, что можно любить кого-то ТАК сильно! А ведь первые месяцы
беременности я очень жалела, что не могу сделать аборт. И ждала
появления ребенка на свет с ужасом, надеясь, что родится дочь.
Я знала, как поладить с девочкой. Я бы делала ей прически,
наряжала в платья, а когда она повзрослела бы – мы вместе
ходили бы по маникюрным салонам. Я бы помогла выбрать дочери наряд
для выпускного вечера и свадебное платье. Но родилась у меня не
дочь.
Сын. Захар. И едва я взяла его на руки первый раз – красного,
сморщенного, и такого хрупкого, моя жизнь разделилась на «до» и
«после». Сын стоил всего, что случилось со мной!
И это так странно: держать на руках своего ребенка, и заранее
прощать ему все будущие прегрешения. Когда-нибудь он мне нахамит,
вытащит деньги из сумки, придет домой пьяным среди ночи и забудет
про мой День Рождения. Будет трепать мне нервы, доводить до белого
каления, но я все равно буду любить его больше всего на свете.
